В стране у Карибского моря

Гигантские травы и кустарники смыкались высоко над головами лошадей, вьюнковые растения душили молодые древесные побеги, густой сеткой обвивали рухнувшие стволы старых тропических великанов. Там, где когда-то ширились банановые плантации, теперь простирались бесполезные дикие заросли. Гондурасское правительство палец о палец не ударило, чтобы с какой-то пользой для народа использовать богатое наследство, доставшееся от плантаторов. Между тем оно получало и теперь получает немалую толику от доходов «Юнайтед фрут». На банановых плантациях в Гондурасе, помимо нескольких сот североамериканцев и европейцев да еще нескольких тысяч иностранных рабочих из Сальвадора и с Вест-Индских островов, работает около 20 тысяч гондурасцев. Вследствие этого в страну ежегодно поступает 10 миллионов долларов в виде заработной платы рабочим и служащим. Эта сумма равна примерно одной трети стоимости всего вывоза Гондураса, и, помимо того, «Юнайтед фрут» отчисляет миллионные суммы непосредственно в государственный бюджет. После неудачи в Колоне компания оставила здесь, не требуя никакой компенсации, дороги и мосты, телефонную сеть, электропроводку и множество зданий. Все это разрушилось и исчезло при полном равнодушии правительства. Правда, оно безвозмездно предоставило освободившиеся земли в распоряжение добровольцев-переселенцев. Но кто из нагорья поедет сюда, в жаркую, малярийную низменность, если нет ни организаторской работы, ни кредитов? Пусть наверху земля камениста и скудна, но там все же приемлемый климат, без москитов, без малярии и болотной лихорадки. Там издавна сложившиеся районы расселения, старые семейные связи. А что здесь, внизу? Здесь в лучшем случае селились индейцы и беглые рабы да хозяйничали иностранцы. Нет, подлинный Гондурас начинается там, в горах и на межгорных равнинах.

Итак, на низменность приехали лишь немногие семьи, которые можно пересчитать по пальцам. А перенаселенный Сальвадор дотягивался своими щупальцами уже и сюда. Впрочем, сальвадорские переселенцы еще по пути находили достаточно возможностей для поселения и оседали в безлюдных горах Гондураса. Большинство ладино, которые живут здесь, были раньше так или иначе связаны с «Юнайтед фрут». Нередко они все еще занимают те же самые дома. В остальном население состоит из черных карибов, которых в обиходе называют морено, или черно-коричневые. Эта негритянская народность образовалась из бывших рабов и свободных переселенцев с Вест-Индских островов. Это приветливые, чистоплотные люди, к тому же весьма восприимчивые к культуре. Почти все деревни, через которые мы проезжали, принадлежат морено. Их опрятные дома, построенные из расщепленных пальмовых стволов и крытые толстым слоем пальмовых листьев, — как картинка по сравнению с неряшливыми жилищами ладино из глины и необработанных бревен или из любого подвернувшегося под руку материала, построенными без любви к делу, без традиционных навыков, без какого-либо вкуса к красоте. Дома стоят на равных промежутках вдоль деревенской улицы, в окаймлении посадок кассавы, а между ними располагаются насаждения кокосовых пальм, банановых кустов и различных фруктовых деревьев. Все это было красиво, как на выставке. Одежда жителей была грубой, но отличалась девственной чистотой. И каждое лицо освещала добродушная, веселая улыбка.

Но вот нам пришлось расстаться с «линией». Проходя на некотором расстоянии от побережья, она вела до Рио-Негро, а затем вверх по реке к отдаленным банановым хозяйствам. Однако эта насыпь в значительной части стала никуда не годной. Многочисленные реки, спускающиеся с гор, которые опять придвинулись ближе к морю, разрушили ее, многие мосты были снесены, и тропические заросли снова возобладали над узенькой просекой. Узкой тропой, проложенной ни темным жирным илистым наносам, мы ехали теперь вдоль берега Карибского моря, мимо обнесенных изгородями насаждений.

Потом начался высокий заболоченный лес. Широкая река лениво несла свои черные воды к близкому морю. Мы перешли через нее по шаткому перекошенному деревянному мосту, ведя лошадей под уздцы. Уже слышен был глухой шум прибоя, но видеть море мешала песчаная дюна. Под ее защитой пряталась от пассата большая деревня Лимон, деревянные дома которой поблекли до серебристо-серого цвета. Мы поднялись на дюну. Перед нами широко расстилался спокойный, бирюзово-синий, залитый солнцем океан. Белая кружевная кайма прибоя, подчиняясь вечному ритму, набегала и отступала по бледному песку отлогого берега и снова наступала. Дышалось легко, близость смолоду знакомой морской стихии придавала уверенность и бодрость духа.