В стране у Карибского моря

Солнце было уже на закате, когда мы увидели за дюной небольшую плантацию и просторный дом управляющего. Выехав в полдень из Лимона, мы до сих пор не встретили ни одной живой души. Мы ехали все время вдоль отлогого берега моря, там, где набегающая волна прибоя смачивает и уплотняет песок. Мой пугливый мерин, шарахаясь в сторону от каждой волны, то и дело увязал в рыхлом песке. Кончилось тем, что хозяин, рассердившись, привязал его к хвосту впереди идущей «бестии». Теперь мерину некуда было деться, но мне надоело ехать верхом. Я слез с коня, снял рубашку, бросил ее на седло и шел до пояса голым, наслаждаясь приятным морским ветерком и чувствуя себя, как на курорте. Такого порядка я придерживался по возможности и в последующие дни, к полному недоумению Паса, который был уверен, что облагодетельствовал меня, подсунув мне своего неврастенического одра.

С точки зрения географа, местность не представляла особого интереса, если не говорить о деревнях. Море, пологий песчаный берег, дюны — все оставалось неизменно безлюдным, безбрежным, первозданно девственным километр за километром. Только цвет моря менялся: оно было то светло-голубым и празднично бирюзовым, то тускло-серым, то приобретало густую ультрамариновую окраску, переходящую в мерцающий опаловый цвет, когда по огромному куполу неба проплывали облака или бушевали бури, принесенные пассатом. Мир пернатых не был тут особенно богат. Немногочисленные чайки и ослепительно белые морские ласточки с черными кончиками крыльев молниеносно пикировали, соперничая из-за добычи, небольшие пеликаны пролетали парами или вереницей — вот и все. Но песчаные мухи осаждали нас несметными стаями. Лишь в самые жаркие полуденные часы они, по-видимому, отдыхали. Своей назойливостью и весьма болезненными укусами они в немалой степени отравляли мне удовольствие от этой прогулки по морскому пляжу.

Кое-где тянулся по песку широкий, похожий на борозду от плуга, след кагуамы, гигантской карибской морской черепахи. На мокром берегу какого-нибудь впадающего в море ручья виднелись характерные следы ягуара. К вечеру с востока начинали тянуться бесконечные тучи черно-зеленых бабочек.

С тех пор, как кончились посадки кокосовых пальм у Лимона, по дюне тянулась однообразная и непроницаемая, как стена, заросль кустарника ува (приморская кокколобо), выше человеческого роста, искривленного и перепутанного постоянным морским ветром. Грозди его плодов похожи на виноград и тоже съедобны, хотя далеко не так вкусны. Когда-то испанские солдаты употребляли большие, гладкие, кожистые листья этого растения вместо игральных карт, выцарапывая на них соответствующие фигуры. Ради листьев этот кустарник высаживали далеко в глубине суши вплоть до нагорья, хотя это типично приморское растение. В защищенных, не слишком прохладных долинах его можно встретить и поныне. Мне оно попалось на глаза в Катакамасе.

Под вечер нам преградил дорогу крутой отрог известняковых гор. Он носит местное название Пунта-Пьедра-Бланка (Белый каменный мыс), а на морских картах обозначен как Биг-Рок, Большая скала, в противоположность Литл-Року, Маленькой скале, незначительному каменному мысочку, который мы миновали накануне. Эти два известняковых гребня — единственные возвышения на всем более чем трехсоткилометровом побережье гондурасской Москитии. Такая же плоская прибрежная низменность тянется еще на сотню километров к югу по территории Никарагуа до Пуэрто-Кабесас. Мы надеялись, что нам удастся обойти мыс во время отлива по плоскому подножию скалы, выработанному прибоем. Однако его поверхность из-за наросших водорослей была настолько скользкая, что лошади падали, и нам пришлось преодолевать преграду обходным путем. Без особых задержек мы пересекли устья нескольких речек. Одни из них несли прохладную прозрачную воду, что неопровержимо свидетельствовало об их горном происхождении, в других вода была тепловатой и исчерна-мутной — они брали начало на низменности.

Долгий солнечный день сменился тихой и теплой ночью. Ветерок приятно продувал домишко легкой постройки, где мы нашли приют. Крепко спалось под баюкающий монотонный шелест морского прибоя, и лишь утром я заметил, как искусали меня за ночь москиты. За дюной начинались лагуны и заболоченные леса, сущее эльдорадо для этих зловредных насекомых, а я поленился натянуть над постелью противомоскитную сетку. После полученного урока я больше не позволял себе подобной расхлябанности.