В стране ваи-ваи

— Ладно, ладно! — прервал я его. — Для летучей мыши ты видишь не так уж плохо. Но раз уж ты здесь, то должен выполнять мои распоряжения. А вернешься в саванны, у тебя будет сколько угодно времени сокрушаться по поводу того, как тяжело тебе тут пришлось.

Они постояли молча, потом пошли к носильщикам — заново распределять ноши. К нашему общему удивлению, индейцы безропотно приняли дополнительный груз, довольные тем, что не придется ходить лишний раз. Недоразумение было исчерпано.

Кирифакка превзошел всех. Он взял самую тяжелую ношу — ящик с консервами и взгромоздил его себе на плечи, осторожно отодвинув в сторону косичку, засунутую в новую бамбуковую трубку. Восхищенный Джордж смешно подпрыгнул, как будто хотел вскочить сверху на ящик. Все рассмеялись, и даже Иона улыбнулся.

— Хороший парень, — заметил он, желая сгладить впечатление от недавнего неприятного разговора. — Побольше бы таких работяг! А как быстро запоминает названия деревьев и животных! Вот бы взять его с собой и подучить — хороший вышел бы работник для Департамента леса.

Иона, видно, как и все мы, полюбил этого стройного улыбчивого парня с сиплым, ломающимся голосом.

Сначала мы шли пойменным лесом, крупные деревья в котором почти все были валлаба (Eperua glabra). Светлые пятнистые колонны стволов упирались в полог листьев, с которого мечами свисали продолговатые плоды; легкий ветерок раскачивал и вращал их, и они, попадая в солнечный луч, вспыхивали рубиновым пламенем.

Затем равнина сменилась отлогим склоном, покрытым тридцатисантиметровым слоем рыхлой черной почвы, на которой валлаба росли еще выше и пышнее. Земля была такая же, как возле миссии, на участке, где я встретил следы поселения тарумов. Покопавшись в почве и побродив вокруг, я убедился, что и здесь некогда размещалась деревня. Правда, я не нашел черенков, но уверен, что обнаружил бы их, если б мог продолжить поиски. Впрочем, то, что здесь было селение, подтверждала не только почва, типичная для тех мест, где жил человек, но и сам лес: в нем встречались деревья, обычно растущие на старых расчистках.

Если я правильно представлял себе маршрут Шомбургка, то чуть ли не на этом самом месте он видел в 1837 году деревню вай-вай (в то время племя еще не переселилось на север, в долину Эссекибо). Поскольку меня больше всего занимали девственные леса, было очень важно выделить участки, подвергшиеся хотя бы малейшему влиянию человека, и я задумался над тем, как бы поступил археолог, задавшийся целью проникнуть в прошлое этой области. Аэрофотосъемка позволила бы выявить растительность позднего происхождения или восстановленные коренные леса, — иначе говоря, определить местонахождение поселков, хотя бы они были оставлены сотни лет назад. Без аэрофотосъемки задача вообще вряд ли разрешима, потому что все эти лесные племена — кочующие земледельцы. Они переселяются каждые три-четыре года. Только случайно можно набрести на следы наиболее старых деревень, о которых не знают нынешние поколения.

Здешние племена предпочитают приречные холмы, поднимающиеся выше уровня разлива, и регулярно к ним возвращаются; такие поселения, пожалуй, еще можно найти. Но даже если раскопки обнаружат культурные слои, повторные поселения затруднят датировку. Больше того, все признаки существования и этих деревень, не считая изменений структуры леса, легко могли быть смыты, так как поверхность края, даже выше уровня разлива, подвержена постоянной эрозии.

Несколько дальше мы заметили просвет между деревьями и, свернув в ту сторону, очутились на краю угрюмой топи, обширного водоема, заросшего водяными лилиями. Клочья тумана плыли между кронами хиреющих болотных деревьев и темно-зелеными веерами пальм мавриция. Насколько хватал глаз, тянулась топь.

— Плохое место!.. — вздохнул старик Уильям.

Вскоре мы вошли в мрачный лес с исполинскими деревьями ишекеле́ с шероховатыми красновато-черными стволами шести и более метров в обхвате. К моему удовольствию, росли тут и бертоллеции, под которыми лежали круглые плоды, но опали они уже давно, и лишь самые поздние бразильские орехи оказались съедобными. Одолев небольшой склон, мы вышли к волнистой песчаной равнине Верхнего Чодикара. Здесь на более высоких местах над зарослями поднимались купы прямого тонкоствольного бамбука, с колючками на узких стеблях и пышным плюмажем листвы.

Мы пробрались через большой лесной завал — след урагана, пронесшегося здесь год или два назад, — и вышли к нашему лагерю на берегу стремительного потока, бегущего по крупному кварцевому песку.

Перекусив, я взял ружье и пошел вместе с Кирифаккой за реку. Мы поднялись по крутому откосу, по красной глине, такой, как на Нью-Ривер, и снова вступили в лес, отличавшийся большим разнообразием видов. Среди высоких прямых стволов звучало веселое щебетание птиц (Lathria cinerea). Справа блестел сланцами склон горы, издалека доносился шум водопада.