В стране ваи-ваи

У меня лежало в кармане три леденца; я хотел было съесть их утром, но удержался. Теперь я предвкушал, как через несколько минут съем первый, затем второй и третий, причем постараюсь растянуть удовольствие до вечера. Вдруг меня поразила громом ужасная мысль: а что, если осталось всего две конфеты? Тогда придется ждать полтора часа, пока можно будет съесть первую. Я решил не проверять. Пусть в конце дня окажется одна лишняя конфета — останется на завтра.

В это время мы с Сирилом увидели бразильский орех (бертоллецию), а под ним, к своему удивлению, обнаружили три целых плода. В каждом из них, кроме гнилых, наполненных зловонной жидкостью орехов, нашлось несколько свежих, с крепким белым ядром под золотисто-коричневой скорлупой. Я съел шесть штук и почувствовал себя счастливым человеком. Дальше росли еще бертоллеции, но орехов больше не было.

Солнце клонилось к горизонту, а мы все шли по склонам, высматривая подходящую площадку для лагеря. Все речки пересохли, и мы миновали не одно сухое русло, пока не набрели на заболоченное место с узеньким — шириной в полметра — ручейком, за которым высились валы торфяника, скрывая крошечный приток.

В воздухе стоял звон от комаров; мы поспешили в гамаки, как только управились с ужином. Кажется, за все время экспедиции я еще ни разу не чувствовал себя так скверно, однако решимость не покидала меня. В этом чужом мире меня ободряло даже зрелище собственной, пусть густо заросшей, но зато такой знакомой физиономии. Я видел ее дважды в день, когда брал зеркало, чтобы причесаться.

Утром температура у Икаро оказалась несколько ниже нормальной. Вяло улыбаясь, он сидел в гамаке и держал в руке птенца; мамаша взволнованно порхала в кустах по соседству. Я подошел с лекарствами; Икаро усмехнулся, легонько оттолкнул меня и отвернулся.

Затем он взял птенца за обе ножки, собираясь разорвать его. Я отобрал у него птицу и, к удивлению Икаро, посадил на землю. Лицо индейца потемнело от гнева, он замахнулся палкой, но птенец запрыгал прочь. Тогда он кинул палку вслед беглецу — мимо! Икаро вскочил было на ноги, но силы изменили ему. Он сел, а я спокойно заставил его проглотить таблетки.

В полутора километрах от лагеря мы вышли на прямоугольный участок вторичного леса; в этом месте лет сто или больше тому назад находилось поле. Таким образом, уже первый увиденный нами признак поселения свидетельствовал о том, что люди живут здесь издавна. Наше открытие взволновало меня не меньше, чем если бы мы обнаружили развалины древнего храма; оно имело огромное значение для моих исследований. Я сразу приободрился.

Два с половиной часа спустя мы миновали еще один подобный участок. Дальше холмы стали ниже, заболоченные лощины — шире, и путь нам преградила извивающаяся в песчаном русле мутная река шириной метров в двадцать. Она текла на юг — Ороко'орин!

Мы перешли ее вброд (вода была нам по пояс), радуясь, что цель близка.

За рекой километров на пять-шесть простерлась пойма. Мы пересекли ее, держась широкого высохшего русла, и шли по потрескавшейся глине с редкой травой, пока не достигли другой реки, поуже, — Мара-йоку (она же Хаимара), впадающей в Ороко'орин.

По берегам Мара-йоку росли колючие пальмы яварда, такие же, как на Чодикаре, и одиночно стоящие бамбуки с толстыми корневищами, выступающими над землей. Зеленые стволы бамбуков толщиной до двадцати сантиметров были увенчаны на высоте пятнадцати-двадцати метров султанами изящных, узких, как ланцет, листьев. Красивое зрелище — словно литые чугунные решетки зеленого цвета! Каждый узел был оснащен двумя пятисантиметровыми шипами, ствол был обернут широкими коричневыми листьями. Я никогда не слыхал о таком виде бамбука. Правда, он напоминал ядовитый бамбук, описанный Бэррингтоном Брауном.

За Мара-йоку тропа расширялась. Сперва она шла по густому кустарнику. Над черной глиной торчала осока; ее листья, сверкающие росой, были усеяны сотнями куколок, из которых как раз выходили бабочки-геликониды[61] с длинными и узкими черными крыльями, заднюю пару которых украшали желтые и красные лучи. Бабочки вяло расправляли просыхающие крылышки и даже не пытались спастись. Совсем недавно весь этот участок находился под водой; по-видимому, куколки благополучно пережили затопление.

Местность постепенно повышалась. Час спустя, пройдя еще одно заброшенное поле, мы очутились на берегу узкого, густо усыпанного листьями потока Напманана, кишевшего крохотными суетливыми гуппи; тучи комаров вились над водой. Высокоствольный лес остался позади — за рекой начинался низкий кустарник.

По длинному крутому откосу взбиралась широкая тропа, вымощенная у топкого берега бревнами. Наверху, окаймленная полосой плотно утоптанной красноватой почвы, стояла деревня — коническое строение, такое же, как те, что встречались нам раньше, но выше и изящнее. Еще дальше раскинулись обширные посадки.

Но людей не было видно.