Читаем В субботу вечером, в воскресенье утром полностью

— Поддатый я всегда лучше дерусь, — возразил Артур. — Выпивка меня заводит. Если бы я встретился с ними трезвый, наверное, пожал руку и сказал: «Привет, парни, как делишки? Извините, но это каким же дураком надо быть, чтоб загреметь на десять лет в армию. Остались бы дома, так и за женами можно было бы получше присмотреть». Ну а если я пьяный, то просто врежу.

Четверо молодых людей забавлялись метанием дротиков, выкрикивая счет с такой страстью, что можно было подумать, будто на кону стоит девяносто тысяч фунтов. Но то ли они вообще играли неважно, то ли напились, но стрелы попадали то в стену, то в проволоку, которой крепилась доска, и падали на пол, точно подбитые птицы. Один из игроков, размахнувшись изо всей силы, запустил дротик просто в направлении доски. Заостренный наконечник громко ударился о проволоку, срикошетил и, сделав несколько плавных поворотов, полетел к ноге Артура.

Садясь за стол, Артур никогда не знал, как справиться с ногами. А если говорить об этом конкретном столике, то сколько-нибудь удобно удалось разместить под столом только одну ногу, вторую же пришлось вытянуть снаружи; при этом между краем коротких носков и поддернувшейся штаниной обнажилась ничем не прикрытая кожа. Неровный полет стрелы закончился крутым нырком, и она, покачиваясь, впилась Артуру в лодыжку.

Нога дернулась, но Артур не подпрыгнул от внезапной боли — он был слишком поглощен своими заботами, так что даже свалившийся на голову кирпич либо вспыхнувший рядом бенгальской огонь вряд ли заставили бы его пошевелиться. Он просто наклонился, выдернул из лодыжки стрелу и положил ее на стол рядом с рюмкой.

Фреда всегда удивляло, каким образом начинается драка: словно включается заведомо неисправный аппарат и ты знаешь, что, если не остановить его как можно быстрее, он неизбежно вырубится сам. Но в такие моменты слишком увлекаешься самим процессом движения в сторону конца, и аппарат превращается в кучу валяющихся на полу болтов и гаек.

На молодом человеке, бросившем дротик, был костюм цвета «электрик», коричневые туфли, желтый пуловер, бежевая рубашка без галстука, а лицо было сплошь покрыто следами от прыщей — несколько из них еще полыхали тут и там. Глаза же его настолько заплыли, что спиртное буквально сочилось из-под век.

— Нельзя ли мне забрать мою стрелу? — спросил он Артура.

Артур поднял голову и спокойно сказал:

— Да, но только извинись, потому что твоя стрела попала мне в ногу.

«Сделай, как он говорит, — хотелось сказать Фреду, — и все обойдется». Но он продолжал сидеть молча, заключая пари с самим собой насчет дальнейшего развития событий. Молодой человек посмотрел на Артура сверху вниз и сказал:

— Мне нужна моя стрела.

— Что ты там копаешься, Тед, — зашумели его партнеры, — твой бросок. Мы ждем.

Молодой человек осклабился и повторил, на сей раз с несколько большим нажимом:

— Верни мою стрелу.

— Говорю же тебе, извинись, тогда и получишь, — резонно возразил Артур.

— А я тебе говорю, что не привык ни перед кем извиняться! — выкрикнул молодой человек, сознание которого, затуманенное алкоголем и духом противоречия, кажется, на мгновение вдруг прояснилось. — Давай сюда мою стрелу!

Артур поднялся на ноги и выбросил вперед кулак, вложив в удар всю накопившуюся за последние несколько недель досаду на жизнь. Удар оказался так силен, что молодой человек перелетел через стойку и, совершив, словно гимнаст, изящный кувырок, вновь оказался на подгибающихся ногах. Проковыляв мимо своих приятелей, которые, расступившись, смотрели на него выпученными глазами, он развернулся и нанес удар Артуру, чей кулак сразу же пришел в движение, как у робота, откликающегося на простое нажатие кнопки. Молодой человек вновь проделал путь к стойке, на сей раз слегка повернувшись вокруг собственной оси, и в очередной раз присоединился к своим спутникам.

Впоследствии Фред рассказывал, что все это выглядело как классная сцена из какого-нибудь ковбойского фильма. Ему удалось описать ее близко к действительности, потому что в самом начале драки он переместился к двери, ведущей в туалет. Ему очень не хотелось оставлять брата одного, однако же из-за бронхита врач запретил ему принимать участие во всякого рода потасовках, так что пришлось отойти в сторону от мелькающих кулаков и перевернутых столиков.

У Артура получается все как надо, решил он. Увидев его сидящим, молодой человек явно не оценил рост противника, и теперь ему пришлось убедиться в своей ошибке: Артур оказался настолько выше всех остальных, что до него и дотянуться-то было непросто. Он наносил удары налево, направо, по центру, а помимо того, время от времени пинал противников своими тяжелыми башмаками. К нему пробивались бармен и хозяин паба.

— Артур, делай ноги! — заорал Фред и увидел, что брат на мгновение замер, оглянулся, кивнул, еще раз двинул в челюсть молодому человеку, ставшему причиной всей этой заварухи, и бросился к вращающимся дверям.

Встретились братья уже снаружи.

— Потопали по этой улице, — предложил Фред.

Перейти на страницу:

Все книги серии XX век — The Best

Похожие книги

Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

Ханс Фаллада (псевдоним Рудольфа Дитцена, 1893–1947) входит в когорту европейских классиков ХХ века. Его романы представляют собой точный диагноз состояния немецкого общества на разных исторических этапах.…1940-й год. Германские войска триумфально входят в Париж. Простые немцы ликуют в унисон с верхушкой Рейха, предвкушая скорый разгром Англии и установление германского мирового господства. В такой атмосфере бросить вызов режиму может или герой, или безумец. Или тот, кому нечего терять. Получив похоронку на единственного сына, столяр Отто Квангель объявляет нацизму войну. Вместе с женой Анной они пишут и распространяют открытки с призывами сопротивляться. Но соотечественники не прислушиваются к голосу правды — липкий страх парализует их волю и разлагает души.Историю Квангелей Фаллада не выдумал: открытки сохранились в архивах гестапо. Книга была написана по горячим следам, в 1947 году, и увидела свет уже после смерти автора. Несмотря на то, что текст подвергся существенной цензурной правке, роман имел оглушительный успех: он был переведен на множество языков, лег в основу четырех экранизаций и большого числа театральных постановок в разных странах. Более чем полвека спустя вышло второе издание романа — очищенное от конъюнктурной правки. «Один в Берлине» — новый перевод этой полной, восстановленной авторской версии.

Ганс Фаллада , Ханс Фаллада

Проза / Зарубежная классическая проза / Классическая проза ХX века / Проза прочее
Плексус
Плексус

Генри Миллер – виднейший представитель экспериментального направления в американской прозе XX века, дерзкий новатор, чьи лучшие произведения долгое время находились под запретом на его родине, мастер исповедально-автобиографического жанра. Скандальную славу принесла ему «Парижская трилогия» – «Тропик Рака», «Черная весна», «Тропик Козерога»; эти книги шли к широкому читателю десятилетиями, преодолевая судебные запреты и цензурные рогатки. Следующим по масштабности сочинением Миллера явилась трилогия «Распятие розы» («Роза распятия»), начатая романом «Сексус» и продолженная «Плексусом». Да, прежде эти книги шокировали, но теперь, когда скандал давно утих, осталась сила слова, сила подлинного чувства, сила прозрения, сила огромного таланта. В романе Миллер рассказывает о своих путешествиях по Америке, о том, как, оставив работу в телеграфной компании, пытался обратиться к творчеству; он размышляет об искусстве, анализирует Достоевского, Шпенглера и других выдающихся мыслителей…

Генри Валентайн Миллер , Генри Миллер

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века