В сумрачном лесу

Я с ней спорила. Я настаивала на том, что мой сын счастлив и благополучен, и не признавала отчаяния, которое выходило за пределы случайного и вызванного обстоятельствами. Вы бы видели его дома, говорила я ей. Он излучает радость! Он всегда в хорошем настроении, всегда полон жизни! Я черпала примеры из запасов семейных баек и приводила их в качестве аргументов. Однако потом, после встречи, замечание психолога продолжало меня грызть.

Тяжесть расставания со временем уменьшилась. Сын полюбил школу; были долгие периоды, на протяжении которых его вообще не беспокоили прощания. Но полностью страх расставания так его и не оставил, и даже сейчас иногда случалось, что он впадал в панику при входе в школу. Пока он умолял меня не заставлять его идти туда, я могла сохранять спокойствие и уговаривать его. Но через полчаса – когда он уставал, постепенно признавал, что выбора нет, и заходил внутрь, утирая глаза, а я уходила в противоположную сторону и не оглядывалась, – меня охватывала печаль. Часто мне требовалось несколько часов, чтобы прийти в себя и сосредоточиться на работе, а когда близилось время его забирать, я выходила гораздо раньше, чем надо, и спешила всю дорогу. И хотя легко сказать, что я просто сочувствовала сыну, мне кажется, если бы я все эти годы тщательнее анализировала себя, пришлось бы признать вероятность того, что началось все с моей тревожности и моего чувства одиночества, а у моих сыновей – сначала старшего, потом младшего – это был просто отклик на мои эмоции, потому что каким-то уголком сознания они понимали, что только в их присутствии, в контакте с ними я по-настоящему чувствовала себя тут, что именно благодаря им я оставалась тут.

Я позвонила домой по скайпу. Ответил муж, потом на экране всплыли лица мальчиков. С тех пор как я уехала, никто не умер, сказали они мне: ни оставшиеся на муравьиной ферме муравьи, ни мучные черви, ни морские свинки, ни наш пес, старый и слепой, хотя они сами, похоже, выросли или еще как-то изменились за мое короткое отсутствие. Но ведь так и должно быть, разве нет? Каждый день атомы, с которыми они родились, заменялись на атомы, которые они впитывали из того, что их окружало. Детство – это процесс медленного пересоздания себя из материалов, одолженных у мироздания. В один обыкновенный миг, который проходит незамеченным, ребенок теряет последний атом, данный ему матерью. Он полностью заменил себя, и теперь он весь состоит из мира, и только из мира. То есть он один внутри себя.

Младший сын рассказал мне, что вчера написал историю про вулкан, у которого в животе застрял квадрат. У него была проблема, объяснил сын (у вулкана, не у квадрата – квадрат, по крайней мере, был неживой). К нему пришли солдаты и велели ему идти в Шторм Рассвета. Я когда-нибудь слышала про Шторм Рассвета? Ну так вот, в центре Шторма Рассвета находится крошечная точка – Шторм Рока, и это, сказал мне сын, самое горячее место в мире.

За спиной у него я видела знакомые синие кухонные шкафчики, окно, старую плиту и вспомнила свое ощущение вечера, после того как мальчики засыпали, или утра, когда я возвращалась, отведя их в школу, – в эти моменты я старалась снова обнаружить присутствие другой жизни.

Я начала рассказывать им про серого кита, который заблудился и оказался возле берегов Тель-Авива, но после первой же фразы они явно расстроились, и я поняла, что допустила ошибку. «Эге-гей!» – воскликнула я, не успев еще продумать, как спасти их от этой неприятности, этой лужи печали, в которой они, не дай бог, утонут, потому что у них никогда не было шанса научиться плавать. Мы с мужем так серьезно относились к их счастью, так старались защитить их жизнь от печали, что они научились ее бояться так, как их деды и бабушки боялись нацистов или голода. Конечно, несколько раз в год мне снились типичные еврейские кошмары о том, как я пытаюсь спрятать детей под полом или несу их на руках во время марша смерти, но гораздо чаще я невольно задумывалась о том, насколько способствовала бы развитию их характера необходимость несколько недель бежать и скрываться в лесах Польши.

А сейчас я поспешно предположила, что, может, ученые все перепутали. Может быть, кит не заблудился, а специально сюда приплыл, отважился остаться один и рискнуть жизнью, чтобы добиться чего-то для себя очень важного? Может быть, кит отправился на приключения?