В свете зеленой лампы

Им хотелось есть, но больше всего – пить, и они пошли к зданию столовой, чтобы перекусить и решить, как быть дальше. Еда, как они рассказывали, была простой и недорогой. Удивило то, что на десерт к стакану обычного сладкого компота всем давали розовый и белый зефир. Бесплатно. Они обрадовались, но слишком рано: его невозможно было есть, такой он был резиновый. Многие просто оставляли «десерт» на столах.

Игорь быстро поел и побежал искать, где можно снять комнату на троих, а Андрейка с мамой не спеша допивали компот и разговаривали. Не хотелось идти на улицу в самое пекло, хотелось еще посидеть здесь в прохладе, под вентилятором в потолке. Сынок спрашивал маму о милых и забавных мелочах, с детской непосредственностью рассказывая о вещах, которые ему были еще не очень понятны, и трактуя их по-своему. Слушать это было мило, писала мне Лена. Она в ответ ему улыбалась, а он удивлялся, разводя руками, не понимая, что такого сказал смешного, и продолжал свои наивные детские рассуждения. Сколько они сидели так вдвоем? Может, двадцать минут, может, полчаса, но Лена почему-то запомнила именно эти минуты и то, как он мило картавил и жестикулировал, вскакивая из-за стола в своих коротких штанишках на лямочках, когда ему не хватало слов, чтобы что-то объяснить или рассказать. Она описывала мне это в письме, но я, к сожалению, не запомнила деталей. Но хорошо запомнила те чувства, которые Лена испытывала. Как ее сердце переполняла любовь к этому ребенку, как она была благодарна за то, что он есть на свете и нуждается в ее заботе, любви и защите. Она написала об этом целый лист, и я, читая, представляла и даже сама ощущала это ее состояние и переполнявшее строки счастье материнства, которое нельзя сравнить ни с какими другими чувствами в жизни.

Скоро пришел довольный Игорь. Ему удалось снять комнату за три рубля в день у местного пасечника. В аренду, кроме самой комнаты, входили каждый день глиняная литровая крынка молока утреннего надоя, булка свежего домашнего хлеба и маленькая баночка мёда от своих же пчел. Лене казалось, что это дорого, но Игорь считал, что очень практично снять жилье с готовым завтраком, и он ее уговорил. И оказался прав: они каждое утро наслаждались ароматным завтраком, которого ни у кого другого, кроме них и семьи самого́ пасечника, не было. Для Андрейки всё было ново: горы вокруг, сама кавказская деревня с жителями в национальной одежде, всадники верхом на лошадях, телеги, запряженные быками с огромными рогами… Здесь была какая-то другая жизнь вокруг, не похожая ни на Москву, ни на Ракушино, куда я с ним как-то раз ездила.

Были интересные и необычные для него вещи и в доме, где они остановились. Когда проходишь внутрь через калитку, обвитую высокими цветами и виноградом, то попадаешь на дорожку длиной метров десять-пятнадцать. По обе стороны стоят домики ульев, из которых слышно жужжание пчел. Андрейке идти между ними было страшно, особенно после того, как хозяин сказал ему, что эти ульи как сторожевые собаки, они чужих к дому не пропускают. Пасечник пошутил, а мальчик переживал вначале каждый раз, когда проходил мимо этого жужжащего царства.

Дети наших хозяев жили где-то в городе, и они скучали по внукам. Поэтому наш любопытный и общительный ребенок был им очень по душе. Он часто крутился возле Андрея Ивановича с вопросами обо всём, что видел, и рассказами о своей жизни. Тот слушал и даже давал ему мелкие задания по хозяйству: то что-нибудь принести, то зажечь специальную дымовую кружку с носиком, из которого идет дым, отпугивающий пчел, когда ему надо было вынуть рамку с сотами или что-нибудь посмотреть в улье. А уж когда хозяин качал мед в центрифуге, то наш сластёна был тут как тут, он старался, помогал, угощался медом и даже пчел стал бояться меньше. Привык, наверно.

Но у хозяев было еще нечто, что привлекало Андрейку больше всего прочего. Это низкорослая покладистая старая серая ослиха. Ее звали Катька. Мальчик раньше никогда ослов не видел и полюбил ее горячей любовью. Он каждый вечер пропадал у нее в хлеву, разговаривал с ней и при этом запускал обе руки в ее теплый плотный меховой бок и то почесывал, то просто гладил. Днем родители с ним куда-нибудь ходили или ездили, а Андрей Иванович запрягал Катьку в телегу, и они уезжали работать то в поля, то на виноградники. Так что виделись они только вечером или рано утром. Андрейка рассказывал всем, какая она замечательная, какие у нее теплые и пушистые бока и уши, какие длинные ресницы и что она вообще лучше всех. Он никогда не упускал случая, идя мимо столовой, набрать своей подружке того самого резинового зефира, который никто не хотел есть, а Катька, оказывается, любила.