В свободном падении

Я проснулся от диких, натужных стонов в ванной. Это стонал распахнутый настежь ржавый кран. Вода злобно била в раковину и, отскакивая, шлёпала по стенам. Потом механические звуки смолкли, открылась и закрылась дверь в ванную, и чьи-то мокрые нетвёрдые ноги зашаркали по паркету. Открылась дверь в кабинет и послышалась приглушённая фортепианная музыка. Дверь закрылась и музыка замолчала.

Я приподнялся в кровати и огляделся. Форточка была закрыта и окно занавешено. Спёртый, недвижный воздух не давал дышать. Пахло потом, разложением, грязным бельём, спиртом, табаком, гашишем, спермой, гарью и старостью. Я встал с постели, потянулся к потолку, хрустя костями, и пошёл на звук. Значительная часть половиц уже вылетела из пола, и он зиял чернеющими дырами тут и там, в одном месте дыра была уже достаточно велика, чтобы в неё провалиться. Я обошёл все пробоины и толкнул дверь в кабинет.

— Привет, — сказал мне Филипп. Он сидел перед монитором в трусах и футболке с портретом Пола Пота. В руках у него была бутылка пива, ужасно волосатые ноги он выставил напоказ, побросав на табурет как брёвна. — Как спалось?

Я не ответил ему и молча уселся рядом. Утренняя тупая вялость всё ещё владела мной, и я уселся, ничего не соображая. Фил смотрел немой чёрно-белый фильм на моём ноутбуке. Мужчины на экране были одеты в элегантные костюмы, волосы блестели от тщательно размазанного по ним вазелина. Женщины были в широких платьях в пол и маленьких шляпках с громоздкими цветками.

Актёры с мертвенно-бледными лицами и подведёнными тушью глазами двигались неестественными порывами, будто это не они двигались сами, а переставляли их с помощью скрытых нитей невидимые кукловоды. Фильм сопровождали крупные надписи:

«ВЕЧЕРОМ ТОГО ЖЕ ДНЯ КЛАРА ПОДЪЕХАЛА НА ИЗВОЗЧИКЕ К ДОМУ, ГДЕ ЖИВЁТ МАЕВСКИЙ. ОНА НАРЯДНО ОДЕТА, ОЧЕНЬ КРАСИВА. ПОКА ОНА СХОДИТ С ИЗВОЗЧИКА И РАСПЛАЧИВАЕТСЯ, НА НЕЁ ОГЛЯДЫВАЮТСЯ ПРОХОЖИЕ. ПОДБЕГАЕТ ШВЕЙЦАР. КЛАРА СПРАШИВАЕТ, ЗДЕСЬ ЛИ ЖИВЁТ МАЕВСКИЙ.

— ДА…ДА… ПОЖАЛУЙТЕ!»

Мертвенно бледная девушка ходит из стороны в сторону. Хаотичным движениям сопутствуют дальнейшие комментарии: «НА НЕЁ НАПАЛО ВОЛНЕНИЕ. СТРАХ ДУШИТ ЕЁ. ОНА СТОИТ В НЕРЕШИТЕЛЬНОСТИ. ШВЕЙЦАР СМОТРИТ УДИВЛЁННО-ИРОНИЧЕСКИ. ОНА ПОШЛА БЫЛО К ДВЕРЯМ, ПОТОМ ВЕРНУЛАСЬ, ЗАМЕТАЛАСЬ ПО УЛИЦЕ. НАКОНЕЦ ПРОШЛА В ПОДЪЕЗД. ШВЕЙЦАР УСМЕХНУЛСЯ И ПОСМОТРЕЛ ВСЛЕД».

— Ну зачем, Клара, ну зачем, — вздохнул печальный Филипп, ввинчивая зад поглубже в неудобное сиденье.

«У МАЕВСКОГО СИДЯТ ГОСТИ, ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО МУЖЧИНЫ. ОНИ КУРЯТ, ПЬЮТ КОФЕ С ЛИКЁРОМ, ОЖИВЛЁННО СПОРЯТ. МАЕВСКИЙ ПОКАЗЫВАЕТ ИМ ЭТЮДЫ, РИСУНКИ. КЛАРА ВОШЛА РОБКО И ПРИ ВИДЕ ГОСТЕЙ СОВСЕМ СМУТИЛАСЬ. ОНА НЕ ИДЁТ ДАЛЬШЕ, ВИНОВАТО ГЛЯДЯ НА МАЕВСКОГО. МАЕВСКИЙ НЕ СРАЗУ УЗНАЁТ ЕЁ, ПОТОМ ИДЁТ К НЕЙ БЫСТРО. НЕ ПОДАЁТ РУКИ. ОНА ЛЕПЕЧЕТ ЕМУ СВОИ ОБЪЯСНЕНИЯ. ГОСТИ ИЗ СКРОМНОСТИ ОТВЕРНУЛИСЬ И ЗАНЯЛИСЬ ЭТЮДАМИ, КОФЕ, АЛЬБОМАМИ, РАЗГОВОРОМ. МАЕВСКИЙ ЗЛИТСЯ.

— ОСТАВИТЕ ЛИ ВЫ МЕНЯ, НАКОНЕЦ, В ПОКОЕ? ЗАЧЕМ ВЫ ЗДЕСЬ?

— ВЫ СКАЗАЛИ… НО ВЫ ЖЕ СКАЗАЛИ…

У КЛАРЫ ЗАХВАТЫВАЕТ ДУХ, ОНА ОЧЕНЬ ВЗВОЛНОВАНА.

— А ЗА СВОИМ ПОРТРЕТОМ ВЫ МОЖЕТЕ ЯВИТЬСЯ ЗАВТРА. ПЯТНАДЦАТЬ РУБЛЕЙ, И ПРОШУ ВАС, БОЛЬШЕ НИКАКИХ ИСТОРИЙ…

МАЕВСКИЙ РЕШИТЕЛЬНО ВОЗВРАЩАЕТСЯ К ГОСТЯМ».

— Бедная дурочка, — покачал головой Филипп. Он запустил руку куда-то за голову и достал со стола упаковку печенья. — Хочешь крекеров?

— Нет.

Филипп зашуршал пакетом, захрустел крекерами.

«КЛАРА ВСТАЛА С ДИВАНА. ВОРОТНИК ПЛАТЬЯ ДУШИТ ЕЁ. ОНА ШАТАЕТСЯ, КАК ПЬЯНАЯ, БРОДИТ ПО КОМНАТЕ, НАТЫКАЯСЬ НА МЕБЕЛЬ. КРУПНЫЕ СЛЁЗЫ БЕГУТ ПО ЕЁ ЛИЦУ. ВНЕЗАПНО ОСТАНОВИЛАСЬ У ОКНА. ЛЁГКИЙ ВЕТЕР ОТРЕЗВЛЯЕТ ЕЁ. ОНА ПОНИМАЕТ, ЧТО ЕЙ НУЖНО СДЕЛАТЬ. ОНА ЗАКРЫЛА ГЛАЗА И ЛЕПЕЧЕТ МОЛИТВУ. У НЕЁ СЛАБАЯ УЛЫБКА, УЛЫБКА ОБЛЕГЧЕНИЯ ПОСЛЕ МУКИ… КЛАРА БРОСАЕТСЯ НА МОСТОВУЮ…»

— Ну вот, так я и думал, — сказал Филипп, торжествуя. — Бросится из окна, конечно же.

И отхлебнул пива.

«СТУДИЯ МАЕВСКОГО. МАЕВСКИЙ ПИШЕТ У МОЛЬБЕРТА СТРОГО И СОСРЕДОТОЧЕНО. ВХОДИТ БРУНО. МАЕВСКИЙ, РАДОСТНО ТОРЖЕСТВУЮЩИЙ, КРИЧИТ ЕМУ С ГОРДЫМ ЖЕСТОМ.

— Я ПИШУ ПОКОЙНУЮ КЛАРУ ПО ПАМЯТИ, И ОНА ВЫХОДИТ У МЕНЯ, ЧОРТ ВОЗЬМИ…»

На экране застыл финальный кадр — мрачная и щедро разукрашенная виньетками надпись «Конец». Закончило навязчивую игру закадровое фортепьяно, и кабинет погрузился в тревожную и душную тишину.

— А ты какого чёрта здесь делаешь, а, Филипп? — откашлявшись, прервал я её.

Филипп не удостоил меня ни ответом, ни даже взглядом. Почесав бледный студень живота, он размашисто зевнул. Я снова скосил взгляд на его нагло развалившиеся по всему кабинету ноги.

Взору предстал белоснежный шрам, спускавшийся от жирного бока до голени — вечное напоминание о его эффектном покидании вечеринки Ариэль.