В тайге стреляют

— Куда? — поравнявшись с Тепляковым, шепотом осведомился Назарка.

— До комиссара! — шепотом же ответил дядя Гоша.

— Удачно! Удачно! — проговорил Фролов. Он замедлил шаг, дожидаясь спутников, и дружески опустил руку на плечо Назарки. — Удалась хитрость! Не напрасно столько ночей караулили. Твой Цыпунов не брехун!.. А ты, Назарка, настоящий боец! Будь моя власть — именным золотым оружием наградил бы тебя!

— Что такое? — Назарка ничего не понял из фроловского словоизлияния и вопрошающе повернулся к Теплякову.

— Так это он — шутит! Хвалит, что ты молодчина, не побоялся к убитому ползти. Документы-то у него, видать, важные объявились!

«Однако от Байбала шел этот русский, — переворошив в памяти недавнее, подумал Назарка. — Байбал же сказал тогда, что важного гостя к юркому человечку пришлет. Только почему обязательно русского? А может, совсем другой?..»

Свернули на следующую улицу, которая кончалась у крутого приречного обрыва. Через минуту оказались у штаба — высокой избы, срубленной из толстых лиственничных бревен. К парадному входу вело широкое крыльцо из массивных плах с выбитыми посередине щербинами. Совсем недавно здесь помещалась инородческая управа и приезжие из наслегов якуты поясно кланялись «начальникам». А сейчас ветерок слабо колыхал красное полотнище, особенно яркое в лучах занимающегося утра.

Фролов сильно постучал, и немного погодя заспанный дневальный открыл дверь. Он загородил своим грузным телом вход и попросил:

— Может, повремените малость, товарищи? Сей минут лег. Поди, и не разоспался. Прошлую ночь тоже на ногах...

— Недосуг ждать!

Фролов плечом отстранил дежурного и застучал подмерзшими валенками по коридору. Тепляков и Назарка следовали за своим командиром.

Чухломин квартировал тут же, на кухне, в тесном темном закутке. За дощатой, не до потолка, перегородкой стояли расхлябанный топчан, скамья и малюсенький столик на трех перекрещивающихся ножках. На окне лежали тщательно вымытая тарелка, оловянная ложка и кружка. Перевернутый кверху дном чайник и кастрюлька приютились на шестке.

Конечно, комиссар мог занять помещение и поприличнее. Но здесь, рядом с присадистой русской печью, ему казалось и теплее и уютнее, чем в остальных комнатах. После тюремных камер и карцеров Чухломин крепко невзлюбил сырость и холод.

Заслышав дробный перестук отвердевшей на морозе обуви, Чухломин вскочил с лежанки, накинул на левое плечо меховую жилетку и выглянул в прихожую. Рассвело уже настолько, что можно было разглядеть пазы в стенах, вывалившуюся прядь мха и перебегающего из щели таракана. Хилый язычок пламени в лампе производил впечатление сейчас лишнего, ненужного.

— Вот! — отрывисто произнес Фролов и протянул комиссару сверток. — Пробирались в город. Человек десять было. Все в белых покрывалах. А на опушке затаилась чуть ли не целая рота с двумя пулеметами... Самое укромное местечко выбрали, где мы и предполагали!

— Пройдите туда! — перебил его Чухломин и кивнул на приоткрытую филенчатую створку. — Я студеной водицей освежусь. Взбодриться надо, а то голова что-то...

Он запустил пальцы в раскосмаченные волосы, кашляя и пошатываясь, побрел к бочке, нацедил ковш воды и зафыркал над тазом.

Стол перетащили вплотную к зарозовевшему окну, сдвинули стулья и склонились над документами. Чухломин по привычке острием карандаша поцарапал переносицу и прокашлялся, со свистом втягивая в себя воздух.

Дядя Гоша говорил Назарке, что у комиссара сильно больны легкие. Ему бы лечиться, да вот...

Чухломин взял конверт, повертел его так и эдак, потом развернул смятую бумагу и не спеша, с придыханием, начал читать: