В тайге стреляют

Едва Назарка по проложенной борозде повернул назад, почудилось, будто поблизости во весь рост встал неприятельский солдат и дернул его за плечо. Назарка опасливо оглянулся — никого. Тогда он понял, что в него чуть не угодила пуля — пробило шинель.

Назарка усиленно заработал занывшими от перенапряжения руками и ногами и больше не позволил себе оборачиваться назад.

— Ну как? — нетерпеливо встретил Назарку Тепляков и с отцовской нежностью привлек паренька к себе. — Пережили мы тут за тебя...

— Есть! — скупо произнес Назарка и запустил руку под набухшую влагой, коробом растопорщившуюся шинель. Полы ее заледенели и с хрустом ломались в изгибах.

— Потом! Потом! — остановил его Тепляков и подтолкнул в спину. — Тикай дальше прежним порядком!.. А шапка где?

Тут только Назарка вспомнил, что треух он скинул, когда выцеливал подползающего врага, да так и забыл про него. Взопревшие волосы смерзлись и колючими прядками торчали в стороны.

— Отходим! — подал по цепи приказ командир взвода.

Бойцы поползли назад. Никто уже не вскакивал и не бежал вперегонки, как было при наступлении. Фролов последним покинул свою обтаявшую лунку. Красноармейцы вернулись на исходные позиции, и стрельба с обеих сторон враз, точно по заранее условленному сигналу, оборвалась. От внезапно навалившейся тишины всем стало неприятно и тревожно.

В балбахах затаилась очередная смена караульных. Остальные бойцы вприпрыжку припустили к юрте. За заплотами и пустыми амбарами можно было ходить и бегать во весь рост. Кеша-Кешич с наслаждением, покрякивая, разминал свое длинное нескладное тело.

Когда Фролов, Тепляков и Назарка вошли в помещение, в камельке уже вовсю ярилось рыжее пламя, беспрерывно взмахивая раскосмаченной искристой гривой. У очага тесно сгрудились красноармейцы, совали в огонь закоченевшие руки. От влажной одежды повалил пар. Наиболее нетерпеливые негнущимися пальцами крутили большие корявые цигарки. Все были возбуждены, громко переговаривались и смеялись.

— Что взял, Назарка? — нетерпеливо осведомился Фролов, когда тот разулся и уселся у камелька, спрятав под себя сизые ступни.

Назарка молча протянул командиру принесенное — сумку, бумажник и пакет с раскрошившимся сургучом. Фролов перебрался к столу, попросил красноармейцев, чтобы потеснились, не заслоняли свет.

Порывшись, взводный достал из сумки новенькие шелковые носки, несколько батистовых носовых платков, завернутых в плотную лощеную бумагу и обвязанных узорной розовой каемкой. Они были сложены треугольничками, каждый в отдельности. В уголке, в обрамлении зеленых листьев были вышиты красные розы и под ними непонятные значки. Хозяин, видимо, свято хранил эти платочки. Они были словно только что из-под утюга. В юрте вдруг повеяло чем-то удивительно приятным, что хотелось попробовать на язык. Назарка, не зная, что это за запах, вопросительно поднял глаза на дядю Гошу.

— Дорогие духи, высший сорт! — заметил Тепляков и шевельнул ноздрями. — Буржуйская привычка духами все обрызгивать!

— «Победи, любимый! — внятно прочел Фролов и шмыгнул носом. — Твоя Элеонора».

Бойцы угрюмо молчали.

— Победил! — мрачно подытожил Кеша-Кешич и шумно вздохнул.

Раскурив наспех скрученную самовертку от чьего-то услужливо протянутого окурка, Фролов взял пакет. Заклещив папиросу зубами так, что кончик ее задрался кверху, и щуря глаз от едкого дыма, он надорвал конверт, проверил его на свет. Помедлил и неторопливо развернул вчетверо сложенный лист. Начал читать про себя, пошевеливая растрескавшимися губами. Присмиревшие красноармейцы с любопытством вытягивали шеи, сгибались к командиру, обдавая его затылок теплом своего дыхания. Каждому хотелось разобрать хоть строчку из чужого послания. Почерк был мелкий, ровный, с наклоном вправо.

— Ага! — не то удивленно, не то испуганно воскликнул Фролов и вскочил, будто подкинутый невидимой пружиной.

Красноармейцы настороженно уставились на командира и безостановочно чиркали спичками, ярко озарявшими тесное пространство стола. Фролов скомкал взволновавшую его бумагу и засунул в конверт. Спрятал в нагрудный карман гимнастерки, старательно застегнул пуговицу. Затем сгреб бумажник и сумку, в которую одним движением запихал все вещи.

— Отделенный и Назарка, идемте! — распорядился взводный, натягивая волглый полушубок. — Я скоро вернусь! Всем разом не дрыхать! Слушайте дозорных. Старшина Кеша-Кешич за главного!

Пригнувшись, Фролов ринулся в дверь. Уже за порогом натянул на голову папаху, лихо заломив ее набекрень, В сырой шинели и мокрых валенках было знобко, неуютно. Назарка ежился, передергивал плечами и сердито бурчал. Ему хотелось спать. Над глазами покалывало. Чуть приотстав, он и Тепляков молча следовали за взводным.

Ночь уже надломилась. Облака уплыли, и на востоке точно приподняли черный необъятный купол неба: у горизонта прорисовалась узкая сероватая стежка. Исподволь она ширилась, светлела, оттесняя звезды к зениту. Потом над лесом проступили более яркие краски. Рельефно обозначились неподвижные вершины деревьев. Над домом-казармой стал виден жестяной петух-флюгер.