В те холодные дни

— Вы не поняли меня. Я говорю не о словах Ломоносова, а о старых методах электросварки. Для нас это прошлое, и говорить не стоит. И вообще, теперь ясно, что наша новая труба уже у нас в руках, как говорит Сергей Тарасович. Он решил эту проблему блестящим образом, — сказал Водников, поглядывая на Косачева, довольный тем, что директор не слышал их разговора, а то, чего доброго, мог бы принять слова Водникова за подхалимаж.

— Значит, вы и в вопросах электросварки тоже новаторы? — сказал секретарь горкома.

— Безусловно, — ответил Водников. — В этом деле у нас первейшие специалисты, например, инженер Поспелов, многие сварщики, это известно.

— Я готов, товарищи, — громко сказал Косачев, отодвигая в сторону стакан и чайник. — Пойдемте в цех.

— Да, да! — подхватил Астахов. — Пошли.

Косачев надел шубу и шапку и, пропустив вперед секретаря горкома, вышел из кабинета. За ними пошли все остальные.

В цехе все были на своих местах. Лица рабочих и мастеров были деловито озабоченные, движения живые и точные, взгляды острые и внимательные. И гул и шум цеха был какой-то особенный, непривычный, все собралось, напружинилось, как перед ответственным стартом.

Косачев, наверное уже в сотый раз, придирчиво осматривал специальный, сконструированный на заводе стан для зажима полуцилиндров. Подвижные рамы медленно захватывали стальные заготовки, плотно соединяя края, зачищенные для сварки. Все подходило с идеальной точностью.

К стану собрались рабочие. Подошел Федор, потом Николай. Всем было приятно видеть, как директор с увлечением и азартом бегал вокруг стана, приседал, заглядывая под раму, постукивал то в одном, то в другом месте, выхватив ключ из рук наладчика.

— Отлично, ребята! — кричал потный Косачев. — А ну-ка еще разок, разведем и сведем. Давай! Так. Так. Хорошо!

— В аккурат влепили! — радовался Никифор Шкуратов. — Теперь не промахнется, все точно, как в аптеке.

— А вот здесь, на середине? Плотно прижимает? Проверь, Никифор.

— Сто раз проверял, — ответил мастер. — Не сомневайся.

— Смотри, Кирилл Николаевич, — сказал Косачев главному инженеру. — Как считаешь? Порядок?

— Комар носа не подточит.

— Есть гарантия? — спросил Астахов у рабочих.

— Все в наших руках, — уверенно сказал старший Шкуратов. — Как обещали, так и будет.

Косачев вытер потное лицо широкой ладонью, победно посмотрел на своих товарищей и почему-то задержался взглядом на Поспелове. Тот понял директорский взгляд, как ожидание его мнения, и вдруг смущенно сказал:

— Отлично, Сергей Тарасович. При сварке схватывает намертво.

Косачев кивнул Поспелову.

— Продолжайте, товарищи. Проследи, Никифор, лично тебя прошу. И сварщики чтобы были готовы в любую минуту. Правительственную комиссию ждем.

— За нами дело не станет, Сергей Тарасович, — сказал Николай. — Все наготове, ребята ждут команду.

— В три смены работаем, — поддержал Федор. — День и ночь на заводе, не спим.

 

Прилетев в Москву, Пронин позвонил домой из аэропорта, но ему никто не ответил. Значит, жена на работе. Позвонил к ней на службу. Она обрадовалась, хотела немедленно бежать домой, но Пронин сказал, что сейчас поедет к министру с докладом и, вероятно, сможет приехать только к концу дня.

— Обязательно позвоню тебе, Таня. Как только освобожусь, сразу же приеду.

— Звони домой, пожалуйста. Я сейчас отпрошусь, мне положен отгул. Буду ждать тебя дома.

Она договорилась с начальником, торопливо собралась и ушла, решив забежать в магазин, купить что-нибудь к обеду. Шла по улицам Москвы легкая, переполненная радостным чувством.

Татьяна Анатольевна была энергичной, деятельной женщиной, но, как многие жены ответственных работников, часто поддавалась меланхолии, попадая в полную зависимость от «жизненного расписания» мужа. Уже много лет ей приходится прилаживаться к Пронину. Только разбежится по своей дорожке, жизнь внезапно останавливает ее, поворачивает в другую сторону.

Она была моложе Пронина на шесть лет. Вышла замуж за него, когда училась на втором курсе института, а когда родила сына, ей было всего девятнадцать. Пришлось на год уйти в отпуск и оставить учебу. Через год, когда она могла снова вернуться в институт, Пронина перевели на работу в Москву. Татьяна Анатольевна поехала с мужем.

Не желая оставлять учебу, она перевелась в столичный институт, сына поместила в детский сад. Разрываясь на части между домом, детским садом и институтом, доходила до изнеможения, чуть не падала с ног, но не сдавалась. Пронин сочувственно относился к жене, помогал ей, как мог, ободрял. Татьяна, смеясь, говорила:

— Вот выполню свою пятилетку, кончу институт, жизнь пойдет по-другому, легче будет.

Получив диплом, она пошла работать в проектный институт, энергично взялась за дело. Ее включили в бригаду проектировщиков, работавших над проектом нового химического завода. К тому времени Пашка уже подрос, пошел в школу, и Татьяне Анатольевне стало легче справляться с делами. По вечерам она с увлечением рассказывала мужу о своем проекте, он вникал в детали, высказывал свои соображения, и ей было интересно слушать его и говорить с ним.