В тебе моя жизнь...

Он не договорил потому, как перед ними распахнулись двери приемной, и они ступили в эту просторную комнату, где сейчас было не столь многолюдно, как обычно бывало в приемные дни. День клонился к концу, и государь уже принял тех, кого желал видеть. Старый князь Загорский в их число не входил, как рассказал Шангин Марине, пока она поправляла шляпку и поднимала вуаль с лица.

— Опять отказал. А на генерала Мунка и вовсе накричал, — капитан покачал головой. — Не уверен, Марина Александровна, что вам удастся переменить мнение Его Императорского Величества касательно этого неприятного дела. Поверенные князя добились пересмотра дела, но комиссия, не получив других распоряжений, снова вынесет это решение. Жаль, что государь запретил рассматривать это дело военному суду. Он был бы снисходительнее, — он заметил, что дежурный флигель-адъютант подает им знак от двери кабинета, и тронул Марину за локоть. — Пора, мадам. Государь ждет. Я сообщил ему, что вы желаете аудиенции, но так и не смог поведать ему истинную цель вашего визита. Не было достойного момента. Это придется сделать вам самой.

Маринины ноги вдруг задрожали, и она крепко сжала ручки ридикюля. Она должна это сделать. Другого пути нет. И она гордо вскинула голову и ступила через порог. Двери за ней закрылись, отделяя ее от посторонних ушей, кроме тех, в чьи она хотела попытаться донести истинную подоплеку этого неприятного дела о дуэли.

Государь медленно поднялся из-за стола, когда Марина низко присела перед ним в реверансе, и самолично поднял ее на ноги, тронув за предплечья обтянутые черным шелком.

— Графиня, мы скорбим вместе с вами, — тихо произнес он. — Нам весьма не хватает графа, весьма. Как ваше здравие? Как ваша дочь? Как ваша золовка?

— Благодарю вас, Ваше Величество, все в семье здоровы, — ответила Марина. — А со временем выправится и душевное здравие, ведь ничто не целительно для душ, как время.

— Это верно, — согласился с ней государь и показал на стул перед своим столом, приказывая ей присесть, что Марина незамедлительно сделала, благодарная за это — ведь ноги могли отказать ей от того страха перед государевым гневом, что невольно она вызовет своей просьбой. Пока она собиралась с духом, император вернулся на свое место за столом и внимательно стал смотреть на нее, подмечая следы недавних слез на ее лице.

— Ваше дело о преемственности титула уже рассмотрено, и все бумаги касательно его подписаны, — произнес государь. — Отныне ваша дочь имеет право передать графский титул своему прямому наследнику. Разумеется, с условием, что ее супруг примет фамилию Ворониных двойным наименованием.

Марина тотчас поспешила поблагодарить его, хотя сама уже знала о неожиданном решении Анатоля. Она свои ушам не поверила при чтении завещания — высочайшей милостью титул ее супруга не отмирал за неимением наследников, а передавался дочери Марины с правом передачи по прямой линии, что было редкостью в их дни. Отныне Элен навсегда будет носить фамилию Воронина, даже если следующий супруг Марины (если таковой будет) пожелает удочерить ее.

Кроме этого, Марине и Элен доставалось почти все движимое и недвижимое имущество семьи Ворониных. Катиш же Анатоль отписал несколько имений в Рязанской и Псковской губерниях, а также две полотняные фабрики, что стояли на землях одного из имений, часть фамильных драгоценностей семьи и крупную сумму золотом и в облигациях. Все это Катиш получала по достижении двадцати одного года. До ее совершеннолетия опекуном и распорядителем ее имущества признавалась Марина.

Своим тетушкам Анатоль официально передал дом в Нижнем Новгороде и некоторую крупную сумму. Также документально подтверждалось то содержание, что обязалась платить Марина до самой кончины старушек.

Кроме этого, денежные суммы вручались и преданным слугам Анатоля, а его личный комердин Федор по завещанию получил вольную грамоту. Марина полагала, что он сразу же оставит имение после чтения завещания барина, но он пришел к ней в кабинет на следующий день и предложил ей выкупить Дуняшу, что родила ему прошлой осенью сына. Он был готов заплатить любую сумму, что укажет барыня, но Марина отказалась от денег и распорядилась отпустить свою бывшую горничную и ее ребенка на волю даром да еще сама оплатила скромное венчание, что было устроено пару седмиц назад, сразу же после Петрова поста. После этого молодые уехали в Нижний Новгород, где Федор планировал открыть собственную цирюльню и лавку мужских принадлежностей. Тех денег, что ему щедро оставил Анатоль за преданную службу, хватало с лихвой.

Марина тогда невольно позавидовала тому счастью, которым горели их глаза, желая снова когда-нибудь ощутить то же непередаваемое чувство восторга. Ныне ей для этого было необходимо только одно, и это мог дать только этот человек, что сидел напротив и пристально смотрел на нее.