В тебе моя жизнь...

— Его сиятельство сильно гневается? — Степан с малого детства ходил дядькой за Загорским, потому меж них не было тайн. Был он осведомлен и о натянутых отношениях между внуком и дедом, посему весьма был озабочен выражением лица своего хозяина. А что, если старый князь лишил внука содержания из-за того, что произошло давеча, из-за этой ссылки? Каково-то им придется с барином жить только на офицерский оклад. Степану-то ничего — он к лишениям-то привыкший, а вот барин-то…

— Нет, судя по всему, он даже доволен сложившимся положением, — холодно сказал Загорский. — С глаз долой, и голова не болит более…

Он прошел до своего коня и уткнулся лицом в его гриву, медленно поглаживая тому шею. Степан хорошо знал своего барина и понял, что тот сейчас собирается с мыслями, и лучше его не беспокоить. Поэтому он только вздохнул и прошел в станцию проверить, готова ли комната для ночлега его хозяина, и нет ли в ней клопов — Загорский люто ненавидел насекомых, коими обычно кишели постели для постоя.

Эта на удивление оказалась чистой, что объяснялось домовитостью жены почтового смотрителя, что уже разогрела самовар и сейчас спешно накрывала на стол. Справная баба, решил Степан, усмехаясь в усы, наблюдая, как она суетится из кухни к столу. Сразу поняла, что гость не обычный офицер, и скупиться не станет.

— Степан, Быстрый очень устал? — вдруг отвлек Загорский своего денщика от мыслей, в которых тот уже с наслаждением хлебал горячие щи. — Можем ли мы двинуться в путь немедля?

— Бог с вами, барин, куда на ночь глядя? — изумился Степан. — Да и Быстрому-то отдохнуть надо, и нам — дорога-то совсем измотала.

— Мне нужно возвращаться, — отрезал князь и сел на лавку рядом, задумчиво уставившись на кушанья на столе, словно не видя их.

— Куда? Скоро стемнеет, — отговаривал денщик хозяина, но по его упрямо сжатым губам уже понял, что это бесполезное занятие. — Как поедете-то? Коню отдых нужен. Я-то что, я на почтовой могу. А рысак-то ваш захромает, вот вам крест!

— Вот потому и поедешь завтра поутру за мной на Быстром, — решительно сказал Загорский. — Я же почтовую возьму и поеду немедля. Воротаюсь обратно, в Киреевку еду.

— Да вы что, барин, нам ехать надо! Еще навлечете на себя опять гнев государев! Побойтесь…

— Не боюсь никого! — вдруг вскочил Загорский на ноги и засмеялся. Как-то жутко звучал этот смех, что у Степана даже мурашки побежали по спине. — Ворочусь, и никто меня не остановит. Слышишь, никто! Дело сделаю и поеду в полк. А не возвращаться в Киреевку мне сейчас нельзя. Никак нельзя! Смотритель! Лошадь есть? Седлай мне самую спорую!

— Куда вы в ночь-то, барин? Да еще один? — взмолился Степан и схватил Загорского за руку. — Шею свернете по темноте-то. А вдруг и люди лихие…

— Брось, Степан, не позорь меня своим нытьем! — резко осадил его князь. — Я еду, и этим все сказано. Не переживай, поеду аккуратно. А что до людей лихих, то сабля да мои серебряные всегда со мной, — Загорский похлопал по сумке, где лежали его дуэльные пистолеты.

Он выехал тогда в ночь и скакал, как безумный, от станции к станции, где деньги да его имя позволяли быстро менять лошадей, не задерживаясь в пути. Это позволило ему за ночь и часть дня покрыть путь, что они проделали со Степаном до той станции, где нашло его дедово письмо. Он еле держался в седле к концу своего путешествия, но мысль, что сидела в голове князя, пришедшая к нему тогда на почтовой станции, давала дополнительные силы.

Загорский остановился в небольшом трактире в трех часах езды до уезда, к которому относилась Киреевка. Он снял комнату на два дня, за которые надеялся решить эту столь неожиданно возникшую проблему в его пользу.

Только в его пользу! Он не может быть проигравшим! Ни за что на свете!

В тот первый же день Загорский разослал несколько писем и с нетерпением ждал ответов на них. Именно от этих писем зависел исход его замысла. Он всей душой надеялся на положительные результаты. Только их он ждал.

На следующий день Загорский получил то, что так страстно желал — все участники, которым в его затее отводилась определенная роль, согласились принять участие в ней. К вечеру двое из них уже были у него в трактире. С остальными он надеялся встретиться на месте, найти и договориться о котором у него ушел почти весь минувший день.

— Ба, Загорский! — басил в его комнате Кулагин. — Не ожидал от вас подобного шага. Уж от кого угодно, но не от вас.

— Я такой же человек, как остальные, — отвечал тому князь, салютуя бокалом. — Я так же подвержен человеческим страстям.

Они пили всю ночь до утра — князь и два его товарища, Кулагин и Донцев. При мысли о том, что произойдет завтра днем, Загорскому хотелось захмелеть да так, чтобы языка не вязать, но вино почему-то не пьянило его. Страх, глодавший его душу, да оголенные нервы забирали весь хмель на себя.

Почему он так страшится завтрашнего дня? Он, сердце которого никогда ранее не дрогло ни в каких-либо сентиментальных ситуациях. Он, который ни во что не ставил чувства между мужчиной и женщиной, а узы меж ними считал вечным и тяжелым ярмом.