В темнице хилиазма истина

Совершенно очевидно стремление Оригена связать святоотеческий «хилиазм» с хилиазмом еретическим, дабы легче опровергнуть его. Вот как об этом пишет современный исследователь Войтенко: «Почему Ориген пишет о крайностях? Возможно, что здесь (во 2-й книге «О началах» — В. М.) он полемизирует именно с теми, кто придерживался крайних взглядов. Однако, если вспомнить, что идея земного "тысячелетнего царства" была для Оригена абсолютно неприемлема, то можно предположить и иное: ему были известны и другие взгляды на "тысячелетие", но он выбрал наиболее радикальные, чтобы опровергнуть эту идею в принципе. Это необходимо иметь в виду и по другой причине: все исторические сведения о милленаризме в Египте середины III в. мы получаем от двух верных последователей Оригена, свт. Дионисия Александрийского и Евсевия Кессарийского, для которых представления о земном царстве Христа в конце времен были вздором»63. Анализируя те данные о диспуте с последователями епископа Непота, что приводит Евсевий, Войтенко приходит к выводу, что «богословский спор завершился каким-то консенсусом, и свт. Дионисий согласился с некоторыми мнениями оппонентов — правда, нам трудно судить о масштабах уступок»64. Пожалуй, это предположение верное: нет оснований для того, чтобы приписывать свт. Дионисию любовное пристрастие к греческой философии…

В связи со сказанным, не удивительно, что «нищие духом», опирающиеся на Предание Церкви, более восприимчивы к святоотеческому учению о «тысяче лет». Греческая же философия, «проникая в Церковь», насаждала «отрицательное и враждебное отношение» к учению Церкви о «первом воскресении». И вообще, что это за феномен такой — древнегреческая философия? Думается, не будет преувеличением утверждение, что греческая философия, в особенности философия Платона, — это не что иное, как «языческое богословие». Конечно, отсюда нельзя делать вывод о недопустимости использования каких-то чисто технических наработок «богословского аппарата» «языческого богословия». Перегибом является не учение св. Иринея о «первом воскресении»: какой может быть перегиб в «главном русле церковного Предания»? Явным перегибом является отрицание его, ибо оно (отрицание) находит опору в древнегреческой философии, в «личном высоком интелектуальном уровне», а не в Предании Церкви. Это отрицание еще можно понять, когда оно, как в случае с ревностью св. Дионисия Александрийского или мнением блаженных Августина и Иеронима, преследует цель икономии. В противном случае — это, по слову Иринея Лионского, явное «увлечение еретическими речами». Как представляется, нет ни малейших оснований для сомнения в том, что св. Ириней является верным церковным свидетелем святоотеческого учения о «тысяче лет».

Кое-кто в качестве аргумента против этого приводит то место из творения св. Иринея, где он высказывает частное богословское мнение о том, что Христу было около пятидесяти лет ко времени распятия65. Вот, мол, святой Ириней и на Апостолов ссылается при этом… Но это предание касается, если можно так выразиться, «исторических фактов», а не учения веры. Это с одной стороны. С другой стороны, ничего удивительного в самом этом предании нет, поскольку, вне всякого сомнения, св. Ириней прав: «Он прошел чрез все возрасты, — сделался младенцем для младенцев, и освятил их; сделался малым для малых, и освятил имеющих такой возраст, вместе с тем подав им пример благочестия, правоты и послушания; сделался юношею для юношей, являясь для них образцом и освящая их для Господа. Он был также старцем для старцев, дабы по всему явиться совершенным учителем, — не только по изъяснению истины, но и по возрасту…»66. И чуть далее св. Ириней объясняет важность этого с точки зрения психологии: «…Как бы Он учил, если не имел учительского возраста?»67