В тени истории (ЛП)

Очень рано в эпоху Аденауэра вошло в моду слово «реставрация», и оно прочно удерживалось, хотя ведь собственно не реставрировалось никакое из прошлых германских государств — ни Веймарская республика, ни кайзеровский рейх. Наоборот, политически было создано много нового, новые земли, новые партии, новая конституция, не говоря уже о полностью непривычной, своеобразной внешней политике Аденауэра. И всё же полностью верным было ощущение того, что с Аденауэром и через него реставрировалось отчасти старое время: время бюргеров, время дедов, нечто от Германии перед 1914 годом; не так, как это было, однако как это могло бы быть и возможно должно было бы быть — и облегчение, даже чувство избавления, что удалось снова обрести чувство родины, было в то время очень большим.

И благодарность великому старику, который уверенной, крепкой и одновременно лёгкой рукой каким–то образом делал это, была сначала совершенно искренней. Потому что и в этом Аденауэр был человеком часа, то, что он для немцев снова воплощал фигуру отца — или крепкого дедушки, на которого они всегда могли опереться: старого кайзера, старого Бисмарка, старого Гинденбурга. Старый Аденауэр, так казалось большинству в пятидесятые годы, был лучшим из всех них. И по меньшей мере в одном отношении он действительно был таковым, потому что хотя он, видит бог, был достаточно патриархом и автократом, всё же одновременно он был также переходом к демократии — демократический патриарх, демократический автократ. Он приучил немцев к той мысли, что власть и демократия не являются несовместимыми понятиями. Он так сказать примирил их постепенно с демократией.

Разумеется, тем самым через определённое время он сделал себя избыточным, и к концу он стал тормозом для своей собственной внутриполитической работы. К 1960 году немцы устали от демократии канцлера, они хотели теперь демократии без эпитета, старик стал обременительным. В конце концов он был свергнут своей собственной партией. И сегодня Аденауэра вспоминают возможно больше как последнего немецкого автократа, чем как воспитателя немецкой демократии. Однако он был им в действительности, и не следует отнимать у него этого.

Гораздо более спорной, чем внутриполитическая деятельность Аденауэра, является его деятельность внешнеполитическая. В его внутренней политике спорным было лишь первое крупное решение, а именно решение в 1949 году не создавать большую коалицию, но всё с самого начала ориентировать на чёткое разделение между правительством и оппозицией. Это было спорным. Однако после этого внутренняя политика Аденауэра долгое время воспринималась как само собой разумеющееся, даже если иногда и с ворчанием. Но его внешняя политика в течение всего времени имела как страстных противников, так и восторженных почитателей.

Ему предъявлялись два упрёка, которые собственно говоря противоречат друг другу. Один из них гласит, что он со своим безоговорочным решением в пользу Запада и против Востока является истинным виновником раскола Германии. Другой напоминает о бранных словах Шумахера — «канцлер союзников»: что он именно вовсе не проводил собственной политики, а только лишь исполнял волю западных держав–победительниц, или, говоря прямо, что у него не было никакого выбора, как только лишь делать то, что он должен был делать и что любой другой так же должен был бы делать.

Что ж, это верно, что та Германия или часть Германии, которую принял Аденауэр, была оккупированной и лишённой дееспособности страной под верховенством иностранцев — против оккупационных держав невозможно вести какую–либо политику, без приспосабливания ничего не выйдет. Но уже понять и с жёстким преодолением самого себя принять — это вовсе не было само собой разумеющимся делом. Единственный серьёзный соперник Аденауэра, тот самый Курт Шумахер, никогда бы не смог прийти к этому.

Первый раздел по Бисмарку