В тени истории (ЛП)

Никто в 1949 году не считал возможным, что Федеративная Республика менее чем за шесть лет из оккупированной вражеской страны превратится в более или менее равноправного союзника держав–победительниц, что уже через короткое время больше не будет речи о репарациях и демонтаже производственного оборудования, что вооруженные силы будут не только разрешены, но прямо–таки навязаны. И, чтобы не забыть также и об этом, кто бы в 1949 году поставил крупную сумму денег на то, что парламентская демократия в этот раз, иначе, чем после 1919 года, в Германии действительно пустит корни и станет принятой всеми, станет исправно функционирующей государственной формой? В обоих успехах, внешнем и внутреннем, был один и тот же Аденауэр, нельзя это превратно истолковывать. Это произошло не само по себе, это была цель, которую себе поставил Аденауэр, над которой он с чрезвычайным мастерством, настойчивостью и упорством работал и которой он достиг, правда, достиг за большую цену. За внутренний и внешний успехи Федеративная Республика при Аденауэре заплатила единством Германии. Тем самым мы подошли к вопросу, можно ли успех Аденауэра, глядя из сегодняшнего дня, представить как счастье или же несчастье для Германии.

Однако отложим этот вопрос ещё на некоторое время, чтобы совершенно отчётливо выяснить величие Аденауэра, которое остаётся в любом случае, называть ли его счастьем или несчастьем для Германии. Черчилль сравнил его с Бисмарком. Смехотворно, ответили противники Аденауэра, Бисмарк Германию объединил, Аденауэр её расколол. Однако это не столь просто. И Бисмарк также, если хотите, уже расколол Германию тем, что он оттеснил от неё австрийцев. Он разрушил Германский Союз — большую, но более рыхлую Германию, которую он застал, чтобы вместо неё создать меньшую по размерам, однако более прочную Германию, малонемецкую империю Пруссии.

Аденауэр сделал нечто подобное: хотя Германский Рейх Бисмарка был не им разрушен — об этом позаботился Гитлер — однако он отбросил шанс, как признано спорный шанс, всё же ещё раз восстановить его в уменьшенном виде. Вместо этого он предпочёл создать ещё меньшее, однако возможно более здоровое, внутренне и внешне лучше обеспеченное германское государственное образование — Федеративную Республику Германию. Твёрдость изначальной постановки цели с её отказом от части и с её решимостью, если хотите, в пользу качества против количества, в обоих случаях одинакова. Равным образом мастерство, даже виртуозность воплощения решений и вовсе не сентиментальные реально–политические методы.

Здесь теперь возможно запротестуют как раз приверженцы Аденауэра и его друзья по партии. Я слышу, как они говорят — это всё вовсе не так, ведь Аденауэр вовсе не отказался от немецкого единства, он никогда его не прекращал требовать и обещал его своим соотечественникам как заключительный конечный результат своей политики. Правда, только объединение в свободе, только целую Германию как расширенную на Восток Федеративную Республику. И только на кружном пути длительного включения Федеративной Республики в сильный западный блок и как результат превосходящей силы Запада, который должен в одно прекрасное время обеспечить, как это называл Аденауэр, благоразумный разговор с Советами.

Что стоит за этим? То, что Аденауэр так часто говорил, неоспоримо. То, что он серьёзно надеялся на такое развитие событий, вполне возможно. В пятидесятые годы перед атомным патом оно было не столь утопично, как это выглядит сегодня. Однако кто предполагает, что на этой надежде он основывал всю свою политику, что без этой надежды он проводил бы совершенно другую политику, по моему мнению не отдаёт должное реализму, он тем самым умаляет Аденауэра. Если бы дело обстояло так, тогда Аденауэр был бы в конце концов политиком, потерпевшим неудачу, он поставил бы себе цель, которой он не достиг. Он вступил бы на ложный путь и на этом пути безнадёжно застрял бы. Нет — пожалуй истина всё же в том, что у Аденауэра желания и достижения вполне совпадали. Ведь в конце концов он прожил до 1967 года, то есть до того времени, когда о возврате к прежнему и об объединении в свободе вследствие силы Запада давно уже больше не было речи, и он ни на мгновение по этой причине не воспринимал себя трагически как неудавшегося воссоединителя, как это было например с Якобом Кайзером.