В тени Канченджанги

Я видел, и минутами меня охватывала тревога. Миновал полдень. Ветер стих, сделалось тепло. Снег превратился во влажную, тестообразную массу. Брюки промокли до самых бедер, ботинки пропитались влагой, но мы неустанно карабкались вверх. Под кошками нарастали толстые лепешки снега, которые поминутно приходилось сбивать ледорубом.

На левом ограничении ребра я заметил какой-то красный предмет. Или у меня галлюцинации? Нет! Действительно, среди отдаленных скал виднелся алый прямоугольник. Я не в состоянии был определить его размеры. Кажется, палатка!

— Весек, Вальдек! Смотрите, палатка югославов! — крикнул я вниз. — Это, наверное...

— Ка...ни...стра, — донеслось в ответ.

Значит, и югославы входили на перевал отсюда!

Еще два отрезка верёвки, и нужно будет прокладывать траверс к кулуару. Дальше окружающие кулуар стенки были высокими, монолитными, всякая возможность пройти там исключалась.

Наконец я добрался до скалы. Глубокий снег уступил место ломкому насту между блоками. Склон, сперва очень крутой, становился положе. Я добрался до внушительной груды камней, сел, крепко упершись ногами и страхуя карабкающегося Весека. Он добрался тяжело дыша, по пояс вывозившись в снегу. После него появился Вальдек, увешанный своими фотоаппаратами, и Войтек. Мы сидели, поджидая последнюю пару. Над нами снег, изрезанный полосками скал, уходил прямо в безоблачное небо. Там был перевал. Казалось, нас разделяет всего несколько десятков метров, буквально рукой подать! Снова поднялся ветер. Мы прижались друг к другу.

— С Юзеком... кажется... дела плохи... Он жалуется... на... удушье, — перед нами возник тяжело дышащий Рубинек.

Мы взяли верёвку, связывающую его с Юзеком, и начали жестко страховать. верёвка двигалась крайне медленно, и я начал опасаться, что Юзеку самому не справиться.

Он еле-еле выбрался, отдыхая на каждом шагу.

— Ну и скверный же снег! У меня просто нет... сил! — Гримаса страшной усталости и тревоги исказила его лицо. Он тяжело осел, как человек, полностью исчерпавший свои силы, отчаянно захлебываясь от учащенного дыхания. Постепенно он стал оживать.

Был уже четвертый час.

— Пора подыскивать место для ночлега.

Мы помнили, что нас ждет еще окаянная работа по расчистке площадок.

Двинулись по снегу, пошатываясь от усталости и порывов ветра, кружили среди камней. Снег был твердый, наносный, кошки громко скрежетали по насту. Наконец добрались до массивных темных каменных блоков, заслоняющих от ветра. Здесь было тихо, «уютно», мы сели, но я быстро терял тепло, меня охватывала усталость и полное безразличие. Весек сжался, натянул куртку на колени.

— Разбиваем... палатки... здесь? — спрашивали или, может, скорее констатировали коллеги.

Под самыми глыбами наискось вниз уходил снежный навес. Он вполне годился как площадка для палатки.

Мы вяло принялись ковырять снег. Рубинек и Вальдек искали место около глыбы и наконец выбрали наклонную скальную плиту, выступающую из-под снега. Сделалось холодно, снизу неприятно, мерзко тянуло стужей. Меня била дрожь. Мы постепенно вгрызались в снег. Ребята неспешно, как в кадрах с замедленной киносъемкой, собирали камни и укладывали их, расширяя площадку. Присев на корточки, они передвигали глыбы, стремясь придать им горизонтальное положение. Время шло, а они по-прежнему поднимали, переносили, перетаскивали.... Высокогорные каменщики.

Я тупо бил ледорубом. В голове — полная пустота. Я не отдавал себе отчета в том, чем заняты мои товарищи, в том, что время идет... Ощущал только смертельную усталость.

И когда это кончится? Меня томило только одно желание: нырнуть в спальный мешок и отдохнуть, погрузиться в сон!

В какой-то момент я обратил внимание, что нас трое. Рядом со мной выгребал снег Юзек.

— Наша палатка слишком велика и не умещается на той скале, — пояснил он.

Минуту спустя явился еще и Вальдек. Меня охватил мрачный пессимизм, когда я понял, что они собираются раскинуть палатку на месте, облюбованном Весеком и мной.

— Две палатки? Нет, не получится! Идем, Весек, поищем другую площадку, — смирился я без единого слова протеста.

Мы стали заканчивать начатую ими площадку. У меня ломило в висках, я чувствовал страшную сухость во рту: с утра ни капли воды! Лицо пылало, как от лихорадки, — результат многочасового ветра...

Когда мы влезли в палатку, было темно. Каждое движение являлось актом самоотверженности, после каждого шага, каждого жеста приводилось отдыхать. А ведь нужно было приготовить ужин и еще суп на утро — мы намеревались выйти возможно раньше. Время шло, а мы еще растапливали снег. В палатке стало тепло, чадила горящая свечка,

Наконец мы насытились, суп и чай на утро тоже были готовы. Я погасил бутановую горелку, прикрыл Весека и себя пуховыми куртками.

— Завтра уже наступило! 26 мая... Спокойной ночи, старик, — пробормотал из-под курток Весек.

Все будет как надо! Не знаю только, успеем ли мы завтра спуститься ниже. Разве что восхождение на вершину сойдет благополучно. — Я был полон оптимизма.

Снаружи монотонно завывал ветер, а палатка медленно наполнялась холодом. Я все глубже погружался в сон.

Вльдек: