В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю

Было ли это место почитаемым арабами через пятьдесят лет после смерти пророка – другой вопрос. Идея, унаследованная от евреев и христиан, – что одна святыня может обладать такой святостью, что заслуживает паломничества из всех, даже самых отдаленных уголков мира, – соперничала в их умах с совершенно противоположной традицией. Конечно, было очень любезно со стороны епископа идентифицировать святилище мухаджирун как Кааба, но только Каабы были повсеместно от Набатеи до Наджрана. Видеть святое даже в таких относительно земных вещах, как источник, колодец или даже странно окрашенный камень, – таков старый инстинкт арабов. И хотя это, безусловно, говорит об их чувствительности к мистике, но одновременно выдает несколько бесцеремонное отношение к статусу отдельных святынь. Веками святилища почитались как святые – харам, – а потом забывались. Даже пророк, пытаясь определить, в каком направлении должны поворачиваться верующие, чтобы молиться, был способен на крутой поворот: «Безрассудные из людей скажут, что отвратило их от кыблы их (молитвенной супротиви), которой они держались?» Какой могла быть изначальная кибла и чем она была заменена, пророк не подумал нам сообщить, но то, что одна святыня была «раскручена» за счет другой, представляется очевидным (мусульманские ученые относили этот стих к перемене направления от Иерусалима к Мекке, но абсолютно никаких свидетельств тому в Коране нет). Неудивительно, что Абдулла ибн ал-Зубайр, направляясь к Дому Бога, должен был позаботиться, чтобы его голос был слышен на расстоянии¹⁵. Шло время, и те, кто помнили пророка, уходили в небытие, а лицемерные Омейяды прочно обосновались среди великолепных и чарующих памятников христианского Иерусалима. Кто мог сказать, как долго будет жить память (не говоря уже о превосходстве) о Бакки?

Два случая укрепили амбиции Абдуллы ибн ал-Зубайра, связанные с этим местом. Летом 683 г. армия Язида расположилась лагерем перед Домом Бога, и Кааба, как утверждают, загорелась и была полностью уничтожена. Одни винили в этом несчастье сирийцев, бросавших факелы, другие – неосторожность Абдуллы ибн ал-Зубайра. Но все подчеркивали непоправимость ущерба. Святыня могла так навсегда и остаться почерневшими руинами, если бы не второй случай. В Сирии умер Язид. Новость застала войска врасплох. Воины чувствовали себя вдвойне брошенными, ведь они лишились не только своего имама, но и благосклонности Господа. Но к Абдулле ибн ал-Зубайру это, конечно, не относилось. Он после смерти своего великого соперника особенно почувствовал свою правоту. И когда армия Язида, которой был необходим новый эмир, пообещала Абдулле ибн ал-Зубайру преданность, если он поведет их в Сирию, тот с негодованием отказался. Его теперь занимали более важные вещи.

Пока сирийцы бесцельно бродили по окрестностям, решая, что им делать, Абдулла ибн ал-Зубайр приступил к сооружению святилища, которое могло бы служить, без каких-либо компромиссов и двусмысленностей, как объект почитания всех правоверных. Говорили, что он лично взял в руки кирку, разровнял все, что осталось от сгоревшей мечети, и возвел на ее месте новую. Дух парадокса в этом чувствовали даже арабы – народ, который традиционно, не задумываясь, оставлял святилища и тут же забывал о них. Абдуллу ибн ал-Зубайра тревожил вопрос: как его новый Дом Бога может считаться вечным, если его только что построили? Судя по всему, его «рекламщики» не испытали затруднений в поисках ответа на этот вопрос. Веками после осуществления Абдуллой ибн ал-Зубайром своего грандиозного строительного проекта повторялись, обрастая все новыми подробностями, рассказы о чудесных открытиях, сделанных в ходе раскопок. Говорили, к примеру, что был обнаружен изначальный фундамент, заложенный еще Авраамом, а также найден таинственный текст, гарантировавший благосклонность Господа ко всем посетителям святилища. И самый сенсационный момент: когда выкопали черный камень, все сооружение начало дрожать. Некоторые утверждали, что на этом камне было начертано имя Бога: «Я, Аллах, властелин Бакки»¹⁶.