В тени молнии

Тирана и Бринен кивнули, и скоро небольшая группа добровольцев, включая Пари, двинулась вниз по скользкой дороге. Они подбирались к подножию скалы, вглядываясь в темноту с помощью сайтгласа. Остальные скоро разошлись по палаткам. Дрожащая Тесса осталась с Тираной.

Та подошла к краю обрыва и, вытянув шею, с ужасом посмотрела вниз. Тесса пошла было назад, к маяку, но Тирана взяла ее за руку:

– Тесса, послушай… Демир запретил нам расспрашивать тебя о том, что здесь происходит. Я понимаю, проект секретный. Демир не хочет, чтобы сведения о нем утекли к Дорлани или еще куда-нибудь. Но я должна спросить тебя… Стоит ли он того, чтобы за него умирали люди?

Тесса оглянулась на обрыв. Есть ли правильный ответ на этот вопрос?

– Да, – сказала она, – стоит.

– А ты отдала бы за него свою жизнь?

– Конечно, я предпочла бы остаться в живых, – сказала она с улыбкой, но, увидев, что Тирана смотрит на нее серьезно, проглотила комок в горле и добавила: – Но если бы другого выхода не было… да, я умерла бы за этот проект.

– Это хорошо. Видишь ли, я не уверена, что это был несчастный случай.

– Почему ты так говоришь? – спросила Тесса, чувствуя, как сжимается ее желудок. – Здесь скользко и темно.

– Никто не видел, как упал Юстачи, – ответила Тирана.

– Этого недостаточно для серьезных подозрений, разве не так? – Тесса не хотела подвергать сомнению ее профессиональную интуицию, но, похоже, дело зашло слишком далеко. – Кто угодно мог…

Тирана подняла палец:

– После прибытия Юстачи улучил минутку, когда рядом никого не было, отвел меня в сторону и сказал, что кто-то не запер вход в подвал «Гиацинта». Бойцы Дорлани проникли в отель не при помощи хитрости и не потому, что им повезло. Кто-то впустил их. Я не знаю кто. У меня даже нет подозрений. Но держи себя в руках. Не исключено, что среди нас предатель. И он готов убивать.

И Тирана пошла прочь, велев двум бойцам выставить ночную охрану. А Тесса осталась стоять – мокрая, одинокая и очень напуганная. Она посмотрела в черное как смоль небо, откуда ей на лицо падали капли дождя, и обхватила себя руками.

50

Демир вернулся к командованию Иностранным легионом как ни в чем не бывало – будто по столице и ее окрестностям не ходили слухи о его дуэли с Каприком и все встречные и поперечные не горели желанием расспросить его о том, как ему удалось избежать гнева отца Ворсьена. Но сам Демир даже не думал об этом. Ему было некогда.

Держа постоянную связь с разведчиками – очень уж переменчивой была обстановка, – Демир расположил Иностранный легион северо-восточнее Харбортауна, в нескольких милях от города. Место было не идеальное – вспаханная земля не подходила для тяжелой кавалерии, буреломы между фермами, тянувшиеся по всей северной окраине Медных холмов, ухудшали видимость, – зато враги не могли развернуться и окружить Оссу. При попытке сделать это им пришлось бы либо пробиться сквозь оссанцев, либо отойти к Гренту и реке.

Но главное, с этого места была видна Кузня. Не настолько отчетливо, чтобы Керите заподозрила что-нибудь, но достаточно хорошо, чтобы Демир успел вмешаться, если бы его противница сделала хоть один шаг в том направлении. Конечно, командующий Иностранным легионом не мог располагать свои соображения в порядке важности таким вот образом, но ему было плевать.

Был полдень, стояла холодная, но солнечная погода, в лагере царила суета. Около пятнадцати тысяч солдат и тридцатитысячный вспомогательный персонал трудились не покладая рук. Демир только что прибыл в свой штаб, подкрепление из Оссы еще было на подходе. Но разведданные о позициях противника уже текли непрерывным потоком – и, как показалось Демиру, когда он взглянул на груды бумаг, исходивших от шпионов, распространителей слухов и министерства Легиона, за утро этого дня поток даже усилился. Надо было понять почему.

Но опять же ему нужно было много чего понять.

Он сидел в своей большой командирской палатке на складном табурете – другой мебели не было – и смотрел на пробковую коробочку, которая стояла у него на колене. Ему казалось, что он слышит резонанс могущественного волшебного стекла. Ему требовалась эта магия. Ему требовалось, чтобы разум работал, как прежде; требовалось стать мыслящей машиной, которая стремительно просчитает все варианты и найдет наилучшее стратегическое решение. Демир открыл коробочку: в ней лежал узкий серпик годгласа, фиолетового, как фамильный герб Граппо, с крючком на конце. Демир глубоко вздохнул, решительно взял серьгу и продел крючок в ухо.

Боль возникла немедленно – сначала заломило в основании черепа, потом выше, в темени, наконец раскаленные копья вонзились в мозг и вышли через глазницы. Демир стиснул зубы, терпя боль, ожидая, когда она утихнет настолько, что он сможет думать. Но боль не утихала. Она усиливалась, нарастала с каждой секундой, переходя в сладкую агонию, которая не давала собраться с мыслями.