В тени монастыря (СИ)

Странно, но Ярин прослушал проповедь до самого конца: как ни скучно ему было, как ни противно от разученных, лживых интонаций, он не смог найти в себе силы оторваться от речей проповедника. В этом и была сила Церкви: разными способами, от Колец Призыва до необъяснимой, гипнотической притягательности своих проповедей, она всегда заставляла прихожан делать то, что ей нужно. Большинство имперцев старшего поколения не просто привыкло к проповедям, но даже пристрастились к ним и, не получив ежедневной инъекции новостей от храмового или уличного проповедника, начинали беспокоиться: как там здоровье Императора, что происходит на Юге и Западе, не строит ли Альянс какие-нибудь особо жуткие козни? Проповеди утешали и успокаивали, сообщая людям то, что они хотели услышать – но для этого приходилось, как поговаривали в народе, слегка корректировать действительность.

* * *

Ярин пришел в театр в точности к первому звонку. Он успел только сдать в гардероб свою куртку, и усесться в потрепанное, обитое потертой красной тканью жесткое кресло. Занавес пополз вверх, открывая сцену, украшенную декорациями. Справа располагалось золотое пшеничное поле, слева – несколько прямо-таки лубочных деревянных домиков, сделанных, разумеется, из картона. На одном из домиков сиял серебром Глаголь Церкви, отмечая деревенский храм. Из домиков вышли девушки и парни разных народностей, щедро раскрашенные гримом: румяные щеки, черные брови, искрящиеся радостью и тушью глаза, улыбки до ушей. Одеты они были по-деревенски, по-старомодному – вышитые расписные рубахи и лапти, в руках же держали косы, серпы и вилы. Заиграла музыка, и актеры пустились в пляс, изображая при этом некие сельскохозяйственные работы. Они плясали и пели о том, как хороша их свободная жизнь, какой щедрой на богатства стала их земля теперь, когда они сбросили иго Владычества, и были избавлены от необходимости отдавать весь хлеб для прокорма жречества и знати.

Вперед вышел рослый, красивый Лерр, который запел о своей любви к прекрасной Элении: молодой красавице по сценарию и женщине лет пятидесяти в реальности, которой с трудом помогали вжиться в роль даже наложенный в несколько слоев грим, фальшивая коса и высокая накладная грудь. Смутившись, Эления прервала свой танец и отвечала Лерру в том духе, что она может полюбить лишь настоящего мужчину, который бы не боялся ничего – ни труда, ни опасностей. А Лерр, дескать, слишком легкомысленный. Лерру пришлось собрать самый большой урожай в селе, чтобы убедить красавицу в своей серьезности и мужественности. Совершив этот трудовой подвиг, он встал перед Эленией на одно колено и попросил ее руки. Сердце красавицы растаяло, она вплела в волосы Лерра цветок, и согласилась выйти за него замуж. Лерр поднялся с колена и обнял Элению, как вдруг…

Раздался гром. На сцену вбежал запыхавшийся, растрепанный мальчишка, и прокричал, что на Западе началась война, и Родина находится в смертельной опасности. Парни побросали вилы и косы, вытащили мечи и хором пообещали защитить свои семьи от войны и разорения. Обнажил меч и Лерр. Он исполнил трагичную и грустную песню о долге, который отрывает его от любимого края и прекрасной женщины, но Эления обещала дождаться его. Пара целомудренно поцеловалась на сцене, слегка дотронувшись до губ друг друга. Свет погас.

Когда он загорелся снова, сцена уже успела повернутся, и действие перенеслось в город – картонные дома из дерева сменились картонно-каменными. Большое здание в центре, изображавшее, по-видимому, ратушу, было украшено гербом: черные горы, бирюзовое небо и светящее в нем ярко-красная звезда. Щачинская звезда. На гербе далекого Горного Города была запечатлена его легендарная реликвия, огромный рубин, принадлежащий королям Щачина и передаваемый ими по наследству.

На балкон ратуши вышел карлик, облаченный в горностаевую мантию и золотую корону – ясное дело, король, происходивший из гномьей династии, с карикатурным накладным носом и дочерна закрашенными насупленными бровями. Король был расстроен и хмур: под его балконом собралась толпа бедно одетых горожан со стягами Церкви в руках, требовавшие упразднения королевской власти, всеобщего равенства и Эдема. Вот скоро и конец моему могуществу, моему богатству, моему положению – сокрушался король, обращаясь к Щачинской звезде, которую успел откуда-то вытащить и теперь держал на вытянутой руке чуть выше уровня глаз, смотря на нее снизу вверх. Звезда переливалась оранжевыми, красными и бордовыми тонами, пульсируя светом, будто бы внемля горю короля. Король меж тем продолжал просить и жаловаться, и вдруг Звезда выпала из его рук и упала на мостовую под балконом ратуши, разлетевшись тысячью искр.