В тени Сфинкса

— Затем, что действидцы — не демоны! Обстоятельства нас вынуждают. Мы загнаны в угол, играем картами, который раздал нам жребий истории. Мы даем утешенье, покой, облегчение последним еще доступным нам способом, мы с трудом удерживаем в равновесии то, что без нас рухнуло бы в пропасть всеобщей агонии. Мы — последний Атлас этого мира. Если мир должен погибнуть, так пусть хоть не мучается. Если нельзя изменить реальность, нужно хотя бы заслонить ее чем-то. Это наш последний гуманный, человеческий долг.

— Неужели совсем ничего нельзя изменить?

— Сейчас 2098 год, — сказал Симингтон. — 69 миллиардов людей живут на Земле легально и еще, надо думать, 26 миллиардов тайных уроженцев. Температура падает на четыре градуса в год; лет через пятнадцать — двадцать здесь будет ледник. Остановить обледенение, помешать ему мы не в силах, мы можем только скрыть его.

— Мне всегда казалось, что в пекле будет адская стужа, — сказал я. — А вы украшаете вход в него миленькими узорами?

— Именно так. Мы — последние добрые самаритяне. Все равно кому-то пришлось бы, сидя на этом вот месте, разговаривать с вами — случайно им оказался я.

— Да-да, припоминаю: esse Homo[40]. Но… погодите… сейчас… Я понял, чего вам надо! Вы хотите убедить меня, что без вас, эсхатологического наркотизатора, не обойтись. Раз нет уже хлеба — наркоз страждущим. Не понимаю только, к чему вам мое обращение в вашу веру, если мне все равно придется тут же о нем позабыть? Если средства, которые вы применяете, и вправду так хороши, к чему заботиться о доказательствах? Достаточно пары капель кредибилина, и я с восторгом буду ловить каждое ваше слово, буду чтить вас и слушаться. Похоже, вы и сами не очень-то убеждены в достоинствах такого лечения, если вас привлекает обычная старосветская болтовня, бросание слов на ветер, если вам приятней беседовать, чем хвататься за распылитель! Вы, как видно, прекрасно знаете: психимическая победа — всего лишь жульничество, на поле боя вы останетесь в одиночестве — триумфатор с изжогой. Убедить, а после столкнуть в беспамятство — вот чего вы хотите. Не выйдет! Раньше ты повесишься на своей благородной миссии вместе с теми вон девками, что скрашивают тебе труды по спасению. А все-таки настоящих хочется, без щетины, а?

Его лицо исказила гримаса ярости. Вскочив со стула, он заревел:

— У меня найдутся не только аркадийские средства! Есть и химический ад!

Встал и я. Он потянулся было к пресс-папье, но я с криком «Отправимся туда вместе!» вцепился ему в горло. Сила инерции, как я и рассчитывал, бросила нас к открытому окну. Послышался чей-то топот, чьи-то сильные пальцы пытались оторвать меня от него, он извивался, пинал меня, но в последний момент я опрокинул его на подоконник, собрал все силы и прыгнул; в ушах засвистело, мы кувыркались, вцепившись друг в друга; вращаясь, воронка улицы стремительно надвигалась на нас, я приготовился к сокрушительному удару, между тем падение оказалось мягким, брызнула черная жижа, зловонная, благословеннейшая трясина сомкнулась над моей головой — и опять расступилась. Я вынырнул посреди канала, отирая рукой глаза, с резким вкусом помоев во рту, но счастливый, как никогда! Профессор Троттельрайнер, разбуженный моими проклятьями, склонился над топью и подавал мне как братскую руку ручку сложенного зонта. Отзвуки бумбардировки стихали. Дирекция «Хилтона» спала вповалку на надувных креслах (вот откуда взялись надуванки!), секретарши вели себя во сне вызывающе. Джим Стэнтор, храпя и ворочаясь с боку на бок, придушил крысу, которая выцарапывала шоколад у него из кармана; перепугались и он, и она. Присев на коленях у стены, Дрингенбаум, этот педантичный швейцарец, при бледном свете фонарика правил свой реферат. Занятие, в которое углубился профессор, возвещало начало второго дня футурологического конгресса; при этой мысли я разразился таким хохотом, что рукопись выпала у него из рук, плюхнулась в черную воду и поплыла — в неизведанное грядущее.

Тибор Девени СВИНАЯ ГРУДИНКА [41] Пер. с венгерского Е. Умняковой

Он одевался наспех. Оставалось лишь несколько минут: было уже почти пять часов утра! Впопыхах глотая горячий кофе и дожевывая бутерброд, он натягивал бледно-голубые магнитные луноходы. Из-под одеяла виднелась женская головка, черные локоны рассыпались по подушке. Судя по спокойному, мерному дыханию жена еще спала. Лала тихонько окликнул ее:

— Цила!

В ответ послышались какие-то странные звуки, нечто вроде многозначительного «угу» или «гм». Он решил, что супругу интересуют его планы.

— Сегодня у меня двойная смена, одиннадцать часов. Вернусь к пяти. Цила! Ты слышишь меня?

— Да, — одеяло зашевелилось и головка поднялась. — Ты что-то сказал? — сонным голосом спросила женщина.

— Вернусь к пяти. Везу дональдиум на созвездие Рио, прилечу на космодром в половине пятого. Передам бумаги, а около пяти буду дома.