В тени сгоревшего кипариса

– Товарищ лейтенант, у меня есть мозги!

Удивительно, но в голосе ротного появились человеческие интонации, лейтенант явно обрадовался:

– Вы пререкаетесь! Три наряда на работы вне очереди!

– Есть! – угрюмо подтверждает Жуков, но процедура еще не окончена.

– За ответ не по уставу еще два наряда!

– Есть еще два наряда, товарищ лейтенант!

Закутанный в плащ-палатку посыльный, отец родной, спаситель, появляется из темноты и громким шепотом орет:

– Командира роты к комбату!

– Иду, – не оборачиваясь, бросает Клитин – и снова механику: – Вонючую тряпку убрать, чтоб я ее больше не видел!

Ротный, скрипя сапогами, растворяется в темноте. Жуков подбирает брошенный в грязь пастуший плащ, встряхивает и аккуратно сворачивает.

– Глаза бы тебе достать, чтобы видел меньше, – фраза гораздо длиннее и эмоционально насыщеннее, но большая ее часть записи не поддается.

Из-за танка выходит заряжающий, помогает запрятать ценный предмет под брезентовым чехлом на корме машины.

– Чего это Клистир сегодня разошелся?

– А хрен его знает, Васька. Может, его бабы не любят? На нас отрывается.

– Юра, только не лезь на рожон.

Майор Барышев устало проводит рукой по лицу, на секунду прикрывает глаза.

– Бери лучшие экипажи, но без толку не геройствуй – сам понимаешь, местность кавалеристы осматривали, причем в темноте. Можно там через поток переправиться, нет – на месте оценишь, решение за тобой. Ночью, на трех-четырех танках шанс прорваться есть, днем в этой кишке ляжем все – и мы, и греки. Твоя цель – тяжелая батарея, сможешь уничтожить – город наш. Но если поймешь, что прорваться не получится – возвращайся. Через день, через неделю мы все равно его возьмем.

– После батареи двигай сюда,– карандаш комбата ткнулся отточенным грифелем в карту. – Ночью не найдут. Когда начнем, ударишь им в спину. Не справишься с гаубицами – мы через реку не пойдем. Все понял?

– Понял, товарищ майор. Разрешите выполнять?

– Идите, лейтенант.

Хлопнула дверь, простучали по откидной лесенке сапоги Клитина, качнулся кузов штабного автомобиля.

– Черт, комиссар, как мне Котовского не хватает! – Барышев бросил карандаш на карту. Алексей точно справился бы, а этот… Прибор какой-то, а не человек.

– Неправильный он, командир, – Окунев отложил в сторону вчерашний боевой листок и посмотрел на Барышева. Надо его с роты убирать. Политрук третьей до сих пор в госпитале, но мне докладывают – нехорошо в роте. Устав не нарушен, но рота командира не приняла – терпят. Командиров Клитин под себя согнул, люди озлоблены.

– Ротный – не девка, чтобы всем нравиться. Я его тоже не люблю.

– Я с ним говорить пытался – такое впечатление, что с репродуктором побеседовал. Будто не слышит он меня. Я выполняю свои обязанности, – спародировал Окунев лейтенанта. – Надо будет его на партсобрании проработать.

– Вернется живым – проработаешь.

Греки не ошиблись – в этом месте галечное дно может выдержать танки. Четыре машины приготовились к рывку на занятый врагом берег.

– Надеюсь, макаронники не заметили, что мы от колонны отстали, – самому себе шепчет Клитин.

Оставшиеся танки третьей роты, отчаянно гремя моторами на повышенных оборотах, уходят дальше по дороге.

Лейтенант не собирался упускать свой шанс – именно от него зависит успех операции. Может быть, исход всей войны. Для такого случая он и готовил свою роту, он уверен – любой его приказ будет выполнен. Без рассуждений и размышлений – для того, чтобы думать, есть командир.

Командир вылез по пояс из люка, сдвинул шлем, прислушался – тишина. Через полчаса рота пройдет обратно, и он поведет свои танки к цели. Не грамотей Фунтиков, не сгинувший недавно бесследно вместе с ротой счастливчик Котовский – он, лейтенант Клитин, проложит путь к победе.

Снова стал усиливаться звук танковых моторов, рота возвращается. Еще пять минут, и можно начинать.

Клитин захлопнул крышку люка, прижал тангенту:

– Заводи!

Дождался, когда двигатель танка наберет обороты…

– За моей машиной, в колонну, на максимальной, вперед!

Смутная, невнятная темнота земли в приборах наблюдения опрокидывается навзничь, уступает место усеянной огнями звезд бездонной черноте неба. Двигатель рычит на крутом подъеме, танк рывком выбирается из ручья и снова падает на ровную поверхность. По броне щелкает пуля, вторая ударяет вскользь, дает рикошет и с визгом взлетает почти вертикально вверх.

– Проснулись, суки! – радостно орет Клитин. – Скорость, Жуков, скорость! Жми, сукин сын!

Пули лупят в броню с разных сторон, со склона холма – или это уже можно назвать горой? – застрочил короткими очередями пулемет, и лейтенант не выдерживает:

– Короткая!