В тени сгоревшего кипариса

Колонна вышла из села на вторые сутки после разговора со старостой – старики дружно решили, что через день снег прекратится. Колонна растянулась почти на километр, впереди танки и грузовики, за ними, вытянувшись в две цепочки, пехота. Эвзоны топают по колеям, пробитым танковыми гусеницами. Вьючных животных пустили в конце. Замыкающие мулы тащат что-то вроде больших суковатых борон. Сучья взрывают снег, маскируя пробитые техникой и людьми колеи. Переход дается тяжело – видимость не больше десяти метров, косогоры, крутые подъемы, в нескольких местах для техники приходится мастерить бревенчатые мостки, в одном – взрывать закрывший дорогу крупный камень. Прошли. Двадцать километров по карте, восемь часов в пути. Измученные люди нехотя заталкивают в себя горячий кулеш, в темноте ставят палатки, прижимаются друг к другу, чтобы согреться, и забываются тяжелым, неспокойным сном. В караул заступают танкисты, спать отправляют только измотанных механиков.

К утру снегопад прекращается. Рядом с биваком Алексей видит довольно большое озеро – неправильный треугольник черной воды в заснеженных берегах. За озером – крыши домов. Ветер сносит на восток дымы из многочисленных печных труб.

– Если у меня заболел хоть один солдат, я утоплю проводника в этом озере, – сквозь зубы цедит Карагиозис.

– Я помогу, – Алексею очень хочется без затей придушить усатую сволочь, заставившую их ночевать в снегу.

Брахим подходит к ним, попыхивая своей короткой трубкой.

– Вам придется немного подождать, партизаны должны подойти сюда, – обкусанный чубук в коричневом костлявом кулаке указывает на груду камней на склоне ближайшего холма.

– Хорошая дорога кончилась, дальше начинаются скалы. Там я пути не знаю, вас поведут вольные воины гор, – албанец гордо оглядывает открывающийся на севере пейзаж.

– Мулов и ружья мы заберем здесь. Нам пора назад, пока погода не испортилась, скажите, пусть аскеры быстрее дают наше оружие и скотину.

– Как ты думаешь, Алексий, если вместо мулов мы оставим здесь головы восьми усатых баранов, это будет достойной платой за обман? – голос капитана эвзонов спокоен и деловит, он не угрожает и не торгуется – спрашивает совета.

– Я думаю, этого будет мало. Давай сожжем ту деревню – наши парни замерзли за ночь, погреются у огонька.

Старший проводник начинает выказывать признаки беспокойства:

– Аллах не любит нарушающих договор и лишает их помощи и защиты.

– Да, я знаю, – не спорит Карагиозис, – поэтому он не станет вас защищать.

Капитан отдает приказ, и через несколько минут его подчиненные приводят остальных проводников.

– Обман неверного не считается грехом, правда, Брахим? Старейшина избавил свое село от глупых гяуров, но ты-то остался с нами. – Георгий улыбается. – У тебя много детей? Жена сможет вырастить их одна?

Албанец растерялся.

– Я не знаю дороги через хребты! Клянусь, не знаю!

– А эти? – показал на односельчан проводника Алексей.

– Они тоже не знают…

Котовский подходит к проводнику, стволом трофейного автомата поднимает его подбородок, смотрит в глаза.

– Никаких партизан нет?

– Есть, – дергается кадык на жилистой шее проводника. – Не знаю где.

– Брахим, сейчас ты и десять наших солдат пойдете в то село, – ствол автомата толкает албанца в скулу, поворачивает его голову в нужную сторону.

– Найдешь нам настоящего проводника. Я даже дам тебе для этого еще сотню ружей с патронами. Мулов не дам – можешь отдать своих. Не найдешь – разорву всех танками пополам, а половинки повешу на этих деревьях, помогу здешним воронам перезимовать.

Автоматный ствол опускается.

– Ты согласен, или мне заводить танки?

– Согласен.

Карагиозис провожает взглядом удаляющуюся цепочку людей.

– Мне кажется, эта усатая обезьяна не расстроилась, когда ты предложил сжечь селение.

Котовский пожимает плечами:

– В горах мало хорошей земли. Конкуренция.

– Алексий, может быть, мы все-таки бросим твои танки?

Горы пугают – поросшая лесом, засыпанная снегом стена.

Котовский упрямо мотает бритой башкой:

– Я лучше попробую.

Следующие сутки слились в один чудовищный кошмар. Грязь под ногами, под гусеницами танков, кровавые мозоли от топора на ладонях. Рев моторов, вопли командиров, треск расползающегося настила…

– Лопнули рессоры, оторван балансир и правый ленивец, – механик не смотрит в глаза, боится. Алексей поворачивается к командиру взвода:

– Пулеметы снять, топливо слить, боеприпасы распределить по машинам.

Снова стук топоров.

Пройдя четыре километра, они теряют три танка. Котовский так и не решил – всего три или целых три. И один грузовик. Греки вкалывают наравне с добровольцами, все чаще танкисты орут по-гречески, и никого не удивляет яростно матерящийся эвзон. Бойцы греются у общих костров, едят из одного котла, делают общее дело – и делают его хорошо. К концу дня порыв, протащивший тяжелую технику по местам, где верхом не каждый рискнет проехать, захватывает даже проводников: парень-албанец мечется под дождем по грязному склону вместе с заряжающими и командирами танков, таскает тросы, на которых боевые машины вытягивают на очередной подъем.