В тени сгоревшего кипариса

Над левым нагрудным карманом твоего френча раскинулись золотые крылья военного летчика, но на самом деле ты почтальон, иногда извозчик, форма – она скорее для того, чтобы обманывать противника.

Несмотря на врожденную астму, отягощенную запущенной дистрофией, мотор твоей аврошки11 отличается изрядным аппетитом, а емкость баков не так уж и велика. Ты привык экономить топливо, подлетая к хребтам, привычно убираешь газ и планируешь, радуясь тому, что восходящие потоки воздуха поддерживают крылья твоего допотопного аэроплана. Стрелка альтиметра ползет, отсчитывая потерянные метры высоты, но вы оба знаете – над гребнем хребта удастся проскочить метрах в пятидесяти. Потом машина просядет, мотор заурчит, подстегнутый увеличенной порцией бензина. Все, как всегда, как много раз до того. Несутся навстречу знакомые серые камни. Здесь не бывает людей, слишком плохие склоны – крутые и ненадежные, даже козопасы не гоняют сюда своих косматых подопечных. Если и мелькнут внизу изогнутые рога – это дикий козел, единственный хозяин здешних мест.

Летишь навстречу солнцу, тень стелется сзади, подпрыгивая на скалах, потом резво начинает приближаться – темной помогает подъем хребта. На седловине ей почти удается допрыгнуть до самолета, но сил не хватает, и она вновь падает вниз, мазнув по кепкам людей, что, опираясь на альпенштоки, цепочками взбираются по ненадежному склону.

До тебя не сразу доходит ненормальность происходящего, но тело реагирует прежде мозга – сектор газа вперед, толчок правой педалью, ручку чуть вправо и на себя.

Люди в чужой форме, много, рассыпаны по всему склону. Они тоже не ожидали увидеть здесь самолет – ты спланировал почти беззвучно, и стрелять немцы начинают не сразу. Зато потом открывают огонь почти все, одиночные вспышки карабинов, короткие очереди ручных пулеметов. Этот полет мог стать для тебя последним, спасает слепящее стрелков солнце. Пули рвут перкаль на плоскостях, с рояльным звоном лопается расчалка, боль кипятком обжигает левый бок, но ты уже набрал высоту и уходишь к северу – туда, где на перевалах третьи сутки гарнизоны дотов шквальным пулеметным огнем вколачивают на тот свет рвущихся к перевалам гитлеровцев. Именно к ним в тыл собрались немецкие горные стрелки. В другое место твоя машина не дотянет – старенький мотор чихает и кашляет, тянется из-под капота дымок… Хорошо, что лететь недалеко. Все, что ты сейчас можешь – добраться до телефона. Кажется, такая мелочь – сказать десяток слов в хрипящую трубку. Как много от этого зависит.

Хорошо, что ты сидишь в кабине допотопного биплана! Разве могут «харрикейн» или советский «ястребок» вот так зависнуть в потоке встречного ветра, почти не двигаясь относительно горного склона? Рука в кожаной перчатке ласково проводит по скудно оснащенной приборной доске.

– Прости, старик.

Выключено зажигание, замер винт, рванулась навстречу земля. Старенькая машина, сминая свое фанерно-перкалевое тело, смягчает удар, остатки самолета проползают десяток метров по заросшему молодой травой склону. Через минуту к куче обломков подбегают усатые бойцы с винтовками наперевес, разглядев восьмиконечную белую звезду на обломках, подхватывают раненого пилота и на руках относят в дот. К врачу. К телефону.

Через седловину хребта связка за связкой уверенной походкой проходят группы солдат. Крепкие, спокойные и уверенные в себе парни без заметных усилий несут на себе огромные рюкзаки, оружие и мотки веревок. Еще бы – их готовили тщательнее, чем многих офицеров линейной пехоты, за плечами годы тяжелой, выматывающей учебы. Каждый прошел и выдержал. Результаты не заставили себя ждать. Зайцами убегали от егерей французы и англичане, Альпы и норвежские горы стали для горных стрелков полями воинской славы. Их дивизии достался второй номер, не могут быть первыми все. Ничего, номер это не главное, славой мериться они станут после войны, в уютных пивных Мюнхена и Вены. Рыжие и белокурые бестии знают себе цену, у каждого на кепи раскинул острые лепестки цветок эдельвейса. Они привыкли смеясь делать то, о чем остальные не могут думать без дрожи в коленках. Будущее за ними, а все кто против, пусть убираются в ад. Егеря готовы помочь.

Греки за годы выгрызли в скалах над перевалами подземный город, залили в котлованы тысячи тонн бетона, в несколько слоев накрыли подходы пулеметным огнем. Героическая немецкая пехота встала, не сумела преодолеть свинцовый шторм, откатились на безопасное расстояние уцелевшие танки. Артиллеристы разводят руками – им просто нечем выковыривать греческих сусликов из таких нор. Люфтваффе тоже пока не может помочь – не так много сил удалось выделить для греческой операции, а воздух над Балканами оказался неожиданно горяч. Таких потерь не было даже над Францией.

В сороковом бельгийские форты оглушили и взяли десантники, неожиданно упавшие на головы защитников. Сейчас они не в форме – приходят в себя после мальтийской операции. Судьба наступления зависит от крепких горцев в тяжелых ботинках. Фюрер может быть уверен – егеря из второй горнострелковой не подведут.