В тени сталинских высоток

Ни в первый раз, ни в последующие поездки я не обнаружил развалюх без коммунальных удобств даже в самых отдаленных и небольших населенных пунктах. В них в миниатюре воспроизводился комплексный градостроительный комфорт, присущий большому городу. Поэтому жители там не ощущали себя ущемленными и обделенными. Магазины, переполненные продовольствием, ничем не отличались от ассортимента столицы. Совершенно отсутствовали очереди, без которых наш социалистический быт был немыслим. С самого момента появления на свет очередь цепко впивалась в каждого будущего строителя коммунизма. Об этом очень образно и тонко написал талантливый архитектор (один из авторов застройки Зеленограда) Феликс Новиков[118] в сборнике басен, стихов и эпиграмм «Слеза и смех». Он издал его после краха перестройки, в 1992 году. Стихотворение называлось «Караул»:

Лишь человек на свет явится,
Он тотчас в очередь встает,
За местом в ясли он толпится,
В детсад тотчас встает в черед…

Досуг не тратим мы без толка,

Из магазина в магазин,
Ведь ноги кормят нас, как волка,
Мы все за чем-нибудь стоим.

И мы давно всех обогнали

На душу населенья в том,
Что уж полжизни отстояли
За мясом и за молоком…

За кражу вору срок дается,

Чтоб вновь чужого не стянул,
Не день, не годы – жизнь крадется,
Кричите громко: «Караул!»

В те годы контраст нашего уровня жизни в сравнении с Финляндией по всем показателям был вопиюще несопоставимым. А ведь в период почти векового вхождения в состав Российской империи она считалась провинциальной Чухонью. Несмотря на это, даже тогда ее территория сильно отличалась. Это очень красочно и образно описано в книге «Капитальный ремонт» Леонида Соболева. Всероссийский обыватель, попадая в Гельсингфорс (Хельсинки) 100 лет назад, «…чувствует себя не дома, здесь он – всегда в гостях. Он старается идти по улице не толкаясь, он приобретает неожиданно вежливый тон и даже извозчику говорит “вы”. Он торопливо опускает пять пенни в кружку, висящую в входной двери в трамвай, опасаясь презрительно безмолвного напоминания кондуктора – встряхивания кружкой перед забывчивым пассажиром. Чистота уличных туалетов его ошеломляет, и он входит в их матовые стеклянные двери, как в часовню – молча и благоговейно. Он деликатно оставляет недоеденный бутерброд за столом вокзального буфета, где за марку можно нажрать на все пять марок. Всероссийский обыватель ходит по улицам Гельсингфорса, умиляясь сам себе и восторгаясь заграничной культурой, тихий, как на похоронах, и радостный, как именинник…».

За многие годы общения и наблюдений у меня сложилось мнение о национальных финских чертах и особенностях. Финны вежливы, довольно сдержанны, пунктуальны. В отличие от нашей традиционной любви к словесной трескотне – немногословны, не склонны к преувеличениям и ложной пафосности. Культ честности и высокой нравственности превратил Финляндию в одну из наименее коррумпированных стран. Эти качества гармонично сочетаются со скандинавским упорством, настойчивостью, трудолюбием.

Совершенно закономерно, что менталитет Яны стал по-новому формироваться под влиянием сильно изменившейся среды обитания. Без преувеличения, в ней сполна проявились черты и упорство «нордического» характера в достижении цели. Довольно быстро она надежно вросла в сложившийся уклад и распорядок жизни Финляндии. Мне, как брату, был очень заметен отход от нашей суетной озабоченности и громких словоизлияний наболевших душ.

Яна и Матти и внешне, и по всем остальным параметрам представляли гармоничную и очень красивую пару. Правда, заметно отличались характеры, подтверждавшие один из основных законов диалектики, – единство противоположностей. Яне свойственен был динамичный темперамент со сменой настроения. Матти отражал уравновешенный, статичный склад характера истинного финна. Природа наделила его не очень распространенным человеческим качеством – добротой и спокойной реакцией на внешние отрицательные проявления. Совпадающая с моей профессия архитектора, в силу творческой наглядности и конкуренции, требовала умения твердо и решительно, с должной аргументацией, отстаивать свою позицию. Поскольку он предпочитал не вступать в споры, его роль сводилась к небольшим авторским работам и исполнению чужих замыслов.

Каждый раз, когда я пересекал границу в обратном направлении, все больше чувствовал контраст жизненного пространства и менталитета. Моя внешность примелькалась наблюдательным таможенникам. С легкой ехидцей и слабо скрываемой завистью они задавали примерно один и тот же вопрос:

– Как погостили у своей сестрицы? Небось скучает по дому родному?