В тени вечной красоты. Жизнь, смерть и любовь в трущобах Мумбая

– Я в отчаянии, – причитал он. Его камера была настолько переполнена, что невозможно было лечь. Дышать нормально он не мог и даже не мог глотать пищу. Он обвинял жену в том, что она затеяла ту ссору с Фатимой; требовал, чтобы она вытащила его из тюрьмы. Как будто она не пыталась это сделать! Как будто не он предпринял идиотскую попытку запугать соседку, пригрозив, что побьет ее! Как будто не он оформил имущество на себя, не включив в документы Зерунизу!

Уходя со свидания, она ужасно злилась на мужа, но недолго. Тюрьма на Артур-роуд вызывала ужас у всякого разумного мумбайца, включая Зерунизу, которая почти уже потеряла рассудок. Кто мог подумать, что ее вечно недужный супруг ввяжется в ссору и станет узником страшного застенка? Ни муж, ни жена не были готовы к такому повороту судьбы.

Однажды утром во время страшного ливня она снова пришла к воротам тюрьмы. Лаллу скандалил, потому что покрывало матери мешало ему добраться до ее груди. Она переложила его на другую руку, потому что зазвонил телефон Карама, которым сейчас пользовалась она. На том конце провода Зеруниза услышала голос офицера Тхокала, единственного ее союзника во всем участке Сахар. Он был в ярости и кричал громче, чем Лаллу: «Как могло оказаться, что в Аннавади знают о том, что он принимал от нее деньги и обещал помочь подследственным?»

Что можно было на это ответить? В первые дни после ареста близких госпожа Хусейн ходила по району, как безумная, и рассказывала о своих делах направо и налево. Она своими ушами слышала, как стонет под пытками ее сын; своими глазами видела, как полиция уводит ее кроткую дочь. В тот момент в голове у нее вертелось одно слово – «каямат» – конец света.

Она не могла спать по ночам. Да и сейчас растерялась и забыла, где находится. Что это за тюрьма? Вслед за дождем город окутал противный белый туман. Лаллу орал: «Сейчас я натравлю на тебя эту собаку!» Мимо, сигналя, проезжали велосипедисты, доставлявшие еду служащим в офисы. Рядом притормозила «Скорая помощь»: у нее спустилось колесо.

Офицер в трубке продолжал кричать. Она, дрожа, пыталась ответить:

– И да и нет, сахиб. Я сейчас на улице. Я в больнице. Кто вам это сказал? Нет-нет, сахиб. Они вам солгали, чтобы вы разозлились. Они специально натравливают вас на меня. Я сейчас в больнице и очень плохо себя чувствую. Я так переживаю по поводу сына, по поводу дочери. Пожалуйста, послушайте… Нет, сэр, я у вас в долгу. Тот, кто это сказал, наверное, сошел с ума. Нет, я вообще ничего никому не говорила.

К вечеру облака растянуло, и закатное небо окрасилось в красный цвет. Зеруниза прибежала в участок и на коленях просила прощения у Тхокала. Кто знает, какие еще неприятности может причинить семье разгневанный полицейский?

До суда могут пройти еще годы, но деньги, полученные от продажи комнаты во внутреннем дворе, уже разлетелись. Того, что Мирчи зарабатывает на сортировке мусора, хватает только на еду, и больше почти ничего не остается. Что делать дальше? Продать склад-сарай? Муж в тюрьме, и все решения приходится принимать в одиночку. Однако, похоже, до нынешнего момента она совершала одну ошибку за другой. Может, и правда, она «полный ноль», хотя всю жизнь и пыталась уверить супруга в обратном?

Наверное, надо было заплатить Айше, чтобы та утихомирила Фатиму, в тот самый день, когда ее забрали в участок. Наверное, надо было дать взятку следователю по особо важным делам, под контролем которой были все свидетельские показания. Надо было молчать о том, что Тхокал за вознаграждение прекратил избиение ее близких и отсрочил арест дочери. Было лишь одно решение, в котором она была уверена – решение о дальнейшей судьбе Абдула.

Абдул должен был понести наказание, как взрослый: он выглядел взрослым, и у его матери не было никаких документов, подтверждавших то, что он несовершеннолетний. Поэтому мальчика содержали в той же тюрьме на Артур-роуд, что и его отца.

Зеруниза сама толком не могла определить возраст сына. До самосожжения Фатимы, если ее спрашивали о возрасте старшего мальчика, она всем говорила, что ему семнадцать. Но с тем же успехом могла ответить «двадцать семь». Когда ежедневно борешься за выживание ребенка, перестаешь считать года. А у нее было много детей, и каждого нужно было накормить и одеть. Такова судьба всех матерей в Аннавади: тысячи забот и волнений, пока малыш не подрастет.

Айша, например, сама придумала своим детям дни рождения: устраивала им небольшие праздники и пекла пирог. Так, в январе Манджу второй раз отметила восемнадцатилетие – эту маленькую хитрость придумала ее мать, чтобы подольше поддерживать ценность дочери на рынке невест.

Абдул никогда не требовал праздников и тортов. Он только хотел, чтобы ему назвали дату. На что госпожа Хусейн отвечала: