В тенях империи

– И всё же… – в который раз задал я вопрос. – Вы рискуете собой, отправляясь на корабль державы, которую считаете враждебной. Предлагаете помощь и убежище. Человеку, который, насколько вам известно, может быть убийцей или пособником таковых. Еще и, как вы выражаетесь, «чекисту». Собиравшемуся проникнуть к вам под чужим именем, так как имперцев вы не принимаете. Только не говорите про человеколюбие.

– Отчего же не принимаем? Если попросятся – легко. Просто желающих не было. О гуманизме действительно не буду, – похоже, я наконец дождался ответа. – Во-первых, у меня действительно есть выгода. Дельный специалист по безопасности всегда может пригодиться. Вы, кажется, с некоторых пор частный детектив? Как вы относитесь к долговременному контракту?

– Это разумно, – кивнул я. – И предавать мне вас не с руки. Насчет контракта – поживем-увидим. Сначала с прошлым договором бы разобраться.

– Думаю, проблем с деятельностью в нашем пространстве не возникнет.

– А во-вторых?

– Мой дед, – спокойно ответил консул, – считался преступником. Сначала только по законам Федерации, потом – Родины, продавшейся вашей Империи за жратву и русскомирную пропаганду. Возможно, он и был таковым – дедушка плевать хотел на законные референдумы. Он был патриот, и готов перейти черту закона. Это не означает, что он был дурным человеком. Подобную историю вы выслушаете от каждого на станции. Мы знаем: законность значит немногое, если речь идёт о судьбе страны. Вы хотели своему народу дурного?

– Нет.

Консул стал в чем-то страшен. Его не волновало, что он только что возмущался по поводу попрания законов ненавистными «русскими». Своим и врагам врага прощается, чужим – нет.

– Значит, и говорить не о чем.

Впервые за много дней я почувствовал, что передо мной – не просто приятный человек, а новогалициец.

И всё же и в его подходе был некий смысл.

Не моя правда; чужая, противоречащая моей – все равно оставалась правдой.

…Станция встретила гомоном, в котором среди тихих речей взрослых слышались и голоса играющих детей, затхлым воздухом, многажды прошедшим рециркулирование и запахом то ли древней казармы, то ли тюремного барака.

Престарелая обшивка переборок пестрела швами и заплатами. С другой стороны, здесь было бедненько, но чистенько. Ни пятнышка ржавчины, ни кусочка плесени, бича устаревших станций.

Вообще, «бедненько, но чистенько» лучше всего подходило для описания этого места: я начал замечать это в древнем трудяге-челноке, сформулировал в полярном доке с нулевой гравитацией, а окончательно осознал сейчас, выйдя из транспортной трубы в центральном районе, служившим местным вариантом Тверской, Невского и Дерибасовской, как мне объяснили.

– Бойцы, личное время два часа, – скомандовал Савелиеву с Ивановым, тащившимся за мной хвостом.

В переводе на русский «Разведать обстановку, выяснить, где добыть корабль, на рожон не лезть». Код «бойцы», уточнение: «личное». Вот такие у нас игры. Лингвистам тошно станет.

Сам остановился, прикидывая куда пойти. Консул унесся дальше в трубе на доклад, пригласив заходить вечером. У нас же выдалась свободная минутка.

Как минимум хватит привыкнуть к центробежной гравитации, от которой, прямо скажем, подташнивало, да сообразить, как подкатить к местным на предмет гуманитарной помощи.

Двинулся вперёд, вдоль рядов поставленных друг на друга грузовых контейнеров, превращенных в жилые блоки.

Аккуратно выкрашенных, уютных, любовно украшенных – но все равно контейнеров.

Это напоминало тюрьму в Авениде – или лагерь беженцев, будто в историческом голофильме.

Впрочем, Новая Галиция начиналась именно в качестве прибежища беглецов. А в новые времена обветшание отдельных районов сделало своё дело, заставив людей вновь ютиться по скворечникам.

Прошел мимо рядка туалетов и колонки с водой, в очереди перед которой толпились смеющиеся женщины с бидонами и пластиковыми картами в руках.

Язык, на котором они говорили, царапнул слух. Не украинский, не литвинский, даже не русский, которые можно было ожидать тут. Дикий пиджин из них, а также отдельных слов английского, китайского и немецкого происхождения.

Недалеко, под искусственной акацией, стояла скамейка, сидя на которой клевал носом совсем уж пожилой господин.

«Якшайся с теми, которым под пятьдесят. Мужик в этом возрасте знает достаточно о судьбе, чтоб приписать за твой счет еще что-нибудь себе. То же самое – баба».

Впрочем, якшаться я не собирался. Так, присел поразмышлять. Судя по всему, колонка была явлением сравнительно новым – иначе не объяснить врезанные в стены контейнеров трубы.

– Простите, молодой человек… – тихое покашливание. – Вы ведь наш гость снизу? Не сочтите за назойливость, просто здесь не бывает новостей. Только что во внутреннюю сеть вывесили сообщение о вас и о предложении, которое вам навязали.

Я кивнул рассеянно. «Старайся не выделяться: в профиль, анфас; порой просто не мой лица. И когда пилой режут горло собаке, не морщись».

От вида обреченной станции Бродский, зараза, лез на ум. Я даже не думал, не дышал, а блевал им, уж извините за грубость.