В теснинах гор

«Хорошо, что про меня он не сказал, — думал я, когда возвращался домой. — Все-таки добрые люди, эти старики! А как они воевали с бандитами, с фашистами! Ничего не боялись, даже тетя Заира стреляла в разбойника. А я собаки боюсь». Из моей головы не выходил рассказ дедушки. Я и раньше слышал о Черном Зурканае, знал о подвигах отцов, но так подробно дед никогда не рассказывал об этом событии. Вот бы написать об этом, чтобы ребята все знали. Тетя Раисат рисует картину, она ее увезет для выставки, а вот если бы в нашем музее ее поставить. Слышали, что говорил Джамбулат: «Аул, говорит, у вас, прямо скажу, исторический, а музея нет», — и прав он. Надо будет в школе на первом же собрании дружины поговорить об этом.

С этими мыслями лег я спать. Во сне вижу точно такую же картину. Только я, на старой колхозной кобыле сижу, одет разбойником, а на сером коне, в форме красного партизана сидит Джамбулат. У него за поясом маузер, а в руке сабля и гоняется он за мной.

«Посмотрим, Черный Зурканай, я голову отрежу тебе, кулацкое отродье!» — кричит он. А я толкаю в бока кобылу, бьют ее плетью, хочется ускакать от погони, скрыться за Шайтан–горой. Но старая кобыла еле тащится. И досадно мне, что пришлось играть в разбойника. Я кричу: «Не хочу быть разбойником, хочу партизаном. Давай поменяемся!»

«Чего ты струсил, вынимай саблю, если ты мужчина», — говорит Джамбулат. А Микаил стоит на утесе и хохочет: «Вот с тебя скоро слетит голова, бедный Ананды, и во сне не повезло ему. Опять он в отцовских сапогах!» — говорит он. Откуда ни возьмись и Хабсат со своими телятами. «Давно надо было его наказать! Трус и обманщик он!» — Не успеваю ей ответить, как стук копыт коня настигает меня. Смотрю, на мне кирзовые сапоги. Надо же такому случиться, кобыла споткнулась, и я рухнул на землю. Джамбулат того гляди догонит меня. «Я тебя убью сейчас, как собаку, разбойник!» — размахивается он саблей. «Не убей, мы же играли», — говорю, не все же бегу от него. «Нет, мы не играли, ты и есть разбойник: ты украл у старой Муминат моченые груши, ты убил барашка Зарипат, ты обманул старого партизана Муса–Хаджи! Вот за все я отомщу тебе!» Размахнулся он шашкой, я закрываю лицо и кричу, и от собственного крика просыпаюсь. «Ох, как хорошо, что все это только приснилось», — думаю я. После такого сна каким дорогим казались мне и это утро, и эти солнечные зайчики, что играли на стенке, и этот дом, в котором я живу. Даже мой кунак.

Смотрю, он сидит за столом и что-то рисует. «Опять небось меня, — начинаю я злиться. — Если так, то я его тоже изображу!»

Джамбулат встал из-за стола и куда-то вышел. Я вскочил с постели. На столе лежит большой кусок полотна, туго натянутый на доску, на нем черным карандашом изображены бравые джигиты со звездами на папахах— красные партизаны. «Для клуба рисует», — догадался я. Схватил карандаш и нарисовал в уголке художницу с кистью в руках. Карандаш послушно шел по полотну, и я не заметил, что кто-то наблюдает за мной.

— Вах! — закричал Джамбулат. — Ты же здорово рисуешь!

— Скажешь — здорово, рисовал когда-то для стенгазеты.

— Зря бросил. Значит, не только обманывать умеешь старших людей, не только барашков убивать…

— Шпион ты, Джамбулат. Везде следишь за нами и доносишь, разве это не подлость?

— В данном случае — нет. Вы же видели, как этот старик чуть не умер от испуга, когда вы сказали о жене. Он еле–еле двигался, и за сердце хватался. А ты кричишь ему, жена болеет. Разве так можно?

— Мы шутили.

— Хороша шутка, ничего не скажешь. За одно это тебя падо было исключить из пионеров. И уж за то, что убил барана.

— Я ведь его ненарочно убил.

— Ненарочно, это я знаю, но зачем же ты не рассказал Зарипат, что случайно убил. Все из-за тебя перессорились.

— Я боялся, — признался я.

— Зачем бояться. Раз случилось так, то сразу надо говорить правду. Так привыкнешь, можешь любое преступление совершить и свалить на других.

Мне стало стыдно и очень тоскливо.

— Вероятно, я смогу теперь сказать прайду, — тихо проговорил я.

— Хочешь мы вместе пойдем к Зарипат и расскажем все.

— Надо подумать. — Почему-то его слова не злили сегодня меня. — Но как ты узнал, Джамбулат, что это я убил барашка?

— Я еще вечером, когда ты потихоньку зашел в комнату и лег, чувствовал, что-то неладное с тобой: совесть у тебя не чиста. Видел потом, когда на улице поднялся спор, ты вдруг укрылся с головой, не трогай, мол, меня. А утром я встал рано, посмотрел на место происшествия и заметил следы твоих сапог. Хоть там много было следов, я их узнал среди всех. Правда, это были мои догадки. А потом нарисовал тебя, думаю, посмотрю, сможет совесть заговорить у тебя? Вижу, ты приходишь к нам (мы с твоим отцом стенку строили) бледный, боишься, как бы я отцу не разболтал.

— Почему же ты отцу не рассказал?

— Зачем? Я не ябеда. Лучше будет, когда сам расскажешь. Ведь я хотел дружить с тобой.

Я не знал, что и отвечать. Все правильно. Честно говоря, впервые понравился мне Джамбулат. Хотел что-то ласковое сказать ему, но язык будто прилип к гортани.