В теснинах гор

— Кого убили? — Иса тоже вскочил. — Это ты, щенок, крик поднял, поспать не дал.

«Значит, он тоже спал, — с тоской думал Абдулатип. — Как же я мог уснуть. Упустил время. Теперь не предупредить дядю Нуруллу. Вот и рассветает уже».

Иса, ворча что-то себе под нос, стал совершать намаз. Склонил голову к земле. А уж если мусульманин молится, то тут хоть стреляй в него, он не встанет, не нарушит молитву. Абдулатипу только и нужно это было. Незамеченный, он шмыгнул к двери и в два прыжка оказался на улице. Со всех ног бросился к дому лудильщика.

Открыв ворота в дом Нуруллы, он чуть не вскрикнул от неожиданности. Что тут творилось… По двору разбросаны инструменты: вот молоток, которым он всегда работал, вот разрезанные шашкой кузнечные мехи. В грязи блестят куски олова. Значит, успели мюриды уже побывать здесь. Абдулатип вбежал в комнату. В углу сидел^ заплаканный Шамсулвара.

— Не плачь, — тряс его за плечо Абдулатип, — расскажи лучше, что было.

— Мы спали ночью, а тут вдруг они ворвались и стали все шашками рубить. А отца связали и повели, — плача, рассказывал Шамсулвара. — Все кричали: «Большевистская сволочь». Отец просил хотя бы инструменты не трогать, а один из них сказал: эти инструменты хуже всякого оружия. И меня ударил сапогом, вот. — Только сейчас Абдулатип заметил, что левый глаз у друга совсем затек. В полутьме он не сразу разглядел его лицо.

— Кто это тебя?

— Этот, как его… Гусейн, брат твоей мачехи, твой дядька. Он и мехи сорвал, и шашкой их разрубил.

— Гусейн? — удивился Абдулатип, «Я-то думал, он спит», — думал мальчик про себя. Теперь ему казалось, что и он виноват в том, что произошло. Проспал. Еще вчера надо было вырваться из дома, а не сидеть за столом. И отец тоже знал, что грозит дяде Нурулле, и тоже его не предупредил; у мальчика поднялась обида на отца. — Никакой он не дядька мне. Он враг. И мы его убьем.

— Убьем? — Шамсулвара с удивлением уставился на друга. — Как это? У нас даже и винтовки нет… Они убьют моего отца, — Шамсулвара опять заплакал, толстые плечи вздрагивали.

— Хватит тебе… Не девчонка. Мужчины не плачут даже перед смертью. Мне это еще бабушка говорила. Даже в аду, говорила, мужчины не плачут.

— Да… хорошо тебе говорить. У тебя отец дома. А мне что делать, если его убьют. Знаешь, как они его били, говорили, что живым не выпустят. Я бросился к отцу, когда его уводили, а этот Гусейн меня ногой толкнул и сказал: из волчат волки вырастают. Чуть не убил.

— Сам он волк, — с ненавистью сказал Абдулатип.

— Этот Гусейн хотел заставить отца коня ему подковать, а отец не стал. Тогда Гусейн закричал: «Сапоги будешь мне целовать, сволочь…» — Может, твой отец поможет нам? — всхлипнув, поднял голову Шамсулвара. — Пошли к нему. Пусть попросит Гусейна отца отпустить. А коня мы ему все вместе подкуем.

— Пошли, — поднялся Абдулатип. — И не реви. Отец терпеть не может, когда мужчины плачут. Будем Издаг тоже просить. Пусть только попробует не помочь нам. Я ей тогда…

14

Абдулатип с трудом отыскал среди разбросанных вещей папаху Шамсулвары, надел на голову все еще плачущему другу.

— Пошли.

— Куда?

— Как — куда? Ко мне. Будем просить Гусейна, чтобы он освободил твоего отца.

— Освободит он… Как же.

— А я говорю — освободит. Его мой отец попросит.

Лучи солнца играли на вершине Акаро. Свежий утренний ветерок играл в ветвях распускавшихся деревьев. Вот и Хабиб, встав засветло, уже гонит стадо на пастбище, как обычно напевая что-то на своем языке.

И хоть утро было светлое, радостное, на душе у Абдулатипа и Шамсулвары было сумрачно. С узкой улочки они вышли на широкую главную, по которой обычно гонят коров на пастбище. Тут вдруг стук копыт заставил их вздрогнуть, ребята прижались к стенке. Мимо них пронесся вооруженный всадник. За ним второй. И вдруг с боковой улочки вылетел целый отряд мюридов.

— Куда это они? — испуганно спросил Шамсулвара.

— Наверно, в крепость. Давай сначала домой, — он схватил друга за руку. Во дворе стоял только Тулпар, коней Гусейна и Исы не было. Держа в руках метлу, посреди двора стояла гордая, по–праздничному одетая Издаг, «За брата радуется», — подумал Абдулатип. Заметив ребят, она вдруг сразу помрачнела.

— Только этого мне недоставало! — закричала она. — Смотри-ка, Чарахма, кого ведет в дом твой сын. Щенка этого проклятого партизана.

На ее крик вышел из дома Чарахма. Держа в руках шило и иголку, он с удивлением посмотрел на заплаканного Шамсулвару.

— Что случилось? — спросил он.

— Моего отца ночью мюриды увели, — всхлипывая, ответил Шамсулвара.

— Они хотят его убить, — добавил Абдулатип.

— Зачем ты привел сына Нуруллы ко мне в дом? Беду хочешь накликать на нас! — не унималась Издаг.

— Не кричи, Издаг. Тут что-то не так. Я знаю Нуруллу, он хороший человек.

— Знаю, какой он хороший… Проклятый партизан.

— Не твое это дело, Издаг. Подметай двор, твой братец оставил тут порядочную грязь. — Абдулатип первый раз слышал, что отец так сурово говорил с Издаг. Та, недовольно проворчав что-то, но, очевидно, испугавшись гнева мужа, стала подметать двор, лишь тонкие губы ее шевелились, словно шептали проклятья.