В Тигровой балке

Вараны лазают не только по норам вдоль обрывов. Мне приходилось их встречать и в тугаях за осмотром дупел. Особенно запомнился один любопытный случай. Мне нужно было выследить гнездо пустынной совки в густой туранговой рощице. Заметив, где в сумерках держалась пара этих птиц, я стал осматривать на этом участке все деревья подряд. Облазив всю рощу, я вернулся к старой дуплистой туранге, с самого начала вызвавшей мои подозрения. Центральный ствол у этого дерева прогнил совершенно, а с ним вместе и два толстых боковых сука, которые у вершин уже обломались, и на местах изломов зияли черные дыры, ведущие внутрь пустого ствола. Маленькая совка выскочила рядом из кустов при моем приближении, что только подкрепило мою уверенность в местонахождении гнезда. Мне пришлось влезть на дерево, заглянуть в несколько отверстий, попробовать ворошить в дуплах палкой, пока наконец там что-то зашевелилось. Будучи уверенным, что это совка, я слез на землю и расположился рядом, в кусте тамарикса, ожидая, когда совка покинет гнездо. По опыту я знал, что если сидящую на гнезде совку сильно напугать, у нее появляется какой-то нервный шок, и она остается в гнезде еще на некоторое время. Действительно, минут через пять из полой сердцевины донесся шорох. Он все усиливался, и наконец, к моему удивлению, из дупла выполз варан средних размеров, этак с метр длиной. Солнце уже село, и силуэт варана четко вырисовывался в проеме зарослей на фоне красноватого неба. Из-за своеобразного освещения величина его казалась огромной и сам он, неподвижно застывший на сухой ветке, напоминал какое-то ископаемое животное, чудом уцелевшего жителя далеких эпох, когда его гигантские родичи были владыками земного шара.

Все местные жители считают варана безусловно вредным животным и при встречах с ним всегда стараются его убить. Туркмены со скотоводческих ферм уверяли меня, что варан — существо очень нехорошее, так как высасывает молоко у коз. А поскольку пасть этого пресмыкающегося снабжена довольно острыми зубами, то на сосках козьего вымени после подобных процедур остаются кровавые ранки, из-за чего доить таких коз некоторое время нельзя. Заметив мое сомнение, скотоводы, горячась, рассказали о случае, который имел место всего два дня назад. Один из них заметил вечером варана, отбегающего от козьего загона. Он легко догнал ящерицу, так как, насосавшись, она бежала плохо, и прибил ее палкой. После этого, по образному выражению рассказчика, варан стал «бросать молоко обратно» — проще говоря, все молоко из воришки вытекло наружу. Описывая, как варан доит ночью привязанных коз, пастухи даже воспроизвели причмокивающий звук, который якобы бывает при этом слышен.

Однако варан не только вредит. Птичьими яйцами он может лакомиться сравнительно короткий период (апрель — июнь), в остальное же время он питается в основном вредными насекомыми, грызунами, змеями, иногда поедает даже скорпионов и фаланг. Так что в большинстве случаев польза, приносимая этой ящерицей, перевешивает причиняемый ею вред. И право же, будет очень жаль, если эти своеобразные рептилии исчезнут. Уж очень красив бывает «пустынный крокодил», когда, высоко задрав хвост, он несется по бархану со скоростью ста пятидесяти метров в минуту или неожиданно появляется перед наблюдателем среди буйных зарослей и тут же поспешно скрывается в них, играя на солнце черно-желтым узором своей красивой шкуры.

ХАНГУЛЫ

Мое первое лето работы в заповеднике подходило к концу. К этому времени я настолько вошел в ритм тугайной жизни, что, казалось, будто век здесь прожил. Мне сроду не приходилось работать в такой жаре, и поэтому оставалось только удивляться, как быстро может приспосабливаться к ней организм. С каждым днем тугаи раскрывали мне один за другим свои секреты, но о многом еще я не имел никакого представления. Одним из таких явлений был рев оленей, который должен был начаться в конце августа. Рев, иначе говоря, гон оленей, протекает в заповеднике довольно интенсивно, ибо оленей много.

В то лето впервые олени заревели 24 августа. Было часов 11 вечера, и мы пили чай в кромешной тьме — керосиновая лампа всегда привлекала тучи комаров. Кругом привычно шумели заросли. Кричали миллионы цикад, урчали лягушки; в этот хор включалась отрывистая перекличка совок и шакалья разноголосица. Ко всем этим звукам мы давно привыкли, так же как привыкает горец к вечному шуму горного потока. Вдруг все прислушались. Откуда-то издалека, словно из огромной пустой бочки, донесся протяжный густой рев. Звук поднимался все выше и выше и наконец, резко упав вниз, замолк. Но не успел он затихнуть, как тут же раздался снова, гораздо ближе и громче, а затем все тугаи наполнились несмолкающим, варьирующим на разные тона ревом. «Ишь, начали! — доверительно сказал наш конюх. — Теперь пойдут каждую ночь гавкать!» В тот вечер я долго не мог заснуть, ворочаясь под накомарником и прислушиваясь к могучему реву, доносившемуся из ночных тугаев.