В тихом омуте

Иногда, например после сильных дождей, река прибывает. Она заглатывает землю и извлекает из нее разные предметы: кости ягненка, детский резиновый сапог, золотые часы, залепленные илом, очки на серебряной цепочке. Браслет со сломанной застежкой. Нож, блесну, грузило. Консервные банки и тележки из супермаркета. Всякий хлам. Полезные и бесполезные вещи. И это нормально, в порядке вещей, естественном для реки. Река может вернуться в прошлое, вытащить его на свет божий и выбросить на берег на всеобщее обозрение. Но людям так поступать нельзя. Женщинам нельзя. Если ты начинаешь задавать вопросы и развешивать объявления в магазинах и пабах, если начинаешь делать снимки, рыться в старых газетах и расспрашивать о ведьмах, женщинах и потерянных душах, то получишь не ответы, а неприятности.

Уж Никки-то знает!

Дождавшись, когда высохнут ноги, она обулась и медленно – ох, как медленно! – тронулась по тропинке в обратный путь. Когда она добралась до ступенек и перешла через мост, уже был одиннадцатый час – ждать осталось недолго. Купив в магазине банку кока-колы, она расположилась на скамейке напротив кладбища, возле церкви. Она не собиралась заходить в церковь – это место было не для нее, – но хотела посмотреть на скорбящих, зевак и бесстыжих лицемеров.

Устроившись поудобнее, она прикрыла глаза – всего на минутку, – но когда их открыла, все уже собрались. Молодая сотрудница полиции, новенькая, стояла на месте и, как сурикат, вертела головой, стараясь ничего не упустить. Она тоже пришла понаблюдать. Никки увидела хозяина паба с женой и девушку, работавшую у них за стойкой, пару учителей из школы – толстую безвкусно одетую женщину и красивого мужчину в солнцезащитных очках. Затем ее взгляд упал на Уиттакеров, все еще остро переживавших постигшую их семью утрату. Отец постоянно сутулился, будто придавленный горем, мальчик испуганно озирался, боясь собственной тени, и только мать стояла с высоко поднятой головой. За стайкой молодых девушек, похожих на встревоженных гусынь, шел мужчина с неприятным, но очень знакомым лицом. Она его точно знала, но никак не могла вспомнить, кто он. Затем ее внимание переключилось на темно-синий автомобиль, припаркованный на стоянке, и по коже у нее пробежали мурашки, а спину обдало холодом. Сначала она увидела невзрачную Хелен Таунсенд – та сидела сзади и выбралась из машины первой. Затем вылез ее муж, сидевший за рулем, и, наконец, показался старый Патрик, державшийся с военной выправкой. Патрик Таунсенд, примерный семьянин, столп общества, бывший полицейский. Подонок! Никки плюнула на землю и пробормотала заклинание. Он обернулся в ее сторону, и Дженни зашептала на ухо:

– Отвернись, Ник.

Никки наблюдала, как все вошли в церковь и вышли из нее полчаса спустя. У двери случилась какая-то заминка, и люди натыкались друг на друга, пытаясь протиснуться, а потом что-то произошло между красивым учителем и Линой Эбботт, какая-то перепалка. Никки видела, что молоденькая детектив тоже все заметила, но тут вмешался возвышавшийся над толпой Шон Таунсенд. Он призвал всех сохранять спокойствие. Но Никки чувствовала, что она упустила нечто важное. Как бывает, когда за долю секунды, что вы не смотрели на шарик, мошенник успевает проделать свой трюк, и весь ход игры меняется.

Хелен Таунсенд

Хелен сидела за кухонным столом и беззвучно плакала, зажав коленями руки и дергая плечами. Шон все понял не так.

– Ты не обязана туда ходить, – сказал он, осторожно положив ей руку на плечо. – В этом нет необходимости.

– Обязана, – вмешался Патрик. – Хелен должна пойти, и ты должен, мы все должны. Мы тут живем.

Хелен кивнула, вытирая слезы.

– Конечно, я пойду, – произнесла она, откашливаясь. – Конечно, пойду.

Она плакала не из-за похорон. Она плакала, потому что утром Патрик утопил в реке ее бездомную кошку. Он объяснил, что кошка была беременна, а они не могли допустить, чтобы у них повсюду разгуливали кошки. Они станут мешать. Конечно, он был прав, но от этого разве легче? Та кошка, хоть и бездомная, уже стала для Хелен почти домашней. Ей нравилось наблюдать, как она каждое утро шла через двор, принюхиваясь у входной двери, чем можно поживиться, и лениво отмахиваясь от пчел, круживших над кустами розмарина. При этом воспоминании слезы снова подступили к глазам.

Когда Шон ушел наверх, она пробормотала:

– Тебе не нужно было ее топить. Я могла отвезти ее к ветеринару и усыпить.

– Глупости! – хрипло отозвался он. – Так лучше. И все произошло очень быстро.

Но Хелен видела на его руках глубокие царапины, говорившие о том, как отчаянно боролась кошка за свою жизнь. Она подумала, что старику досталось поделом, и надеялась, что ему было очень больно. А потом устыдилась, потому что он, конечно же, поступил так не из жестокости.

– Надо их обработать. – Она указала на царапины.

Патрик покачал головой:

– Все в порядке.

– Ничего не в порядке, ты можешь подцепить инфекцию. И перепачкать рубашку кровью.