В тихом омуте

В ту минуту, когда Агги подошла к небольшому кирпичному зданию школы, звенел последний звонок, и ученики выстроились перед входом, чтобы войти. Агги, раскрасневшись, тяжело дыша и скрестив руки на груди, стала на свое место в строю и прошла вместе с остальными в меньшую из двух классных комнат.

Здесь мисс Барабу учила (или пыталась учить) четыре старших класса. Группа получилась смешанная не только по возрасту и способностям, но также по происхождению и религии. Сама мисс Барабу была пресвитерианкой из французской канадской семьи, а в числе ее учеников находились и представители англиканской церкви, и баптисты, и меннониты, и христианские доктринеры, и методисты, и даже двое духоборов из Альберты. Подобно многим школьным учительницам, мисс Барабу выбирала любимчиков и любимиц, исходя в основном из послушания. Духоборы были диковатыми и недисциплинированными, частенько срывали уроки или отказывались повиноваться, и с ними мисс Барабу была строга, сурова и язвительна. Меннониты, напротив, были очень послушны, никогда не оспаривали власть старших, не критиковали их поступков и не завидовали их положению. Мисс Барабу ни в грош не ставила верования меннонитов, но не раз испытывала благодарность к их доктрине за результаты ее исповедания, и главной любимицей учительницы была Агги. Правда, завидовать тут было нечему, ибо мисс Барабу и многого ждала от своих любимчиков, и приходила в отчаяние, когда они не оправдывали ее надежд.

После того как дети, склонив головы, отбубнили молитву Господу, они сели по двое за свои парты и начали доставать книги из портфелей.

Мисс Барабу села за учительский стол. Это была крупная, величественная особа, и, хотя она редко наказывала учеников, все ее боялись.

— Пришла весна, — с довольным видом объявила мисс Барабу, как будто и она приложила немало усилий к тому, чтобы это событие свершилось. — Кто-нибудь видел малиновку по дороге в школу?

Поднялись руки, и она насчитала семь малиновок. Борис, один из духоборов, заявил, что видел американского грифа, но его сообщение было отвергнуто по причине его невероятности.

— У нас здесь американские грифы не водятся, Борис.

— Но я-то его видел.

— Вот как! Ну, опиши его.

Борис описал птицу совершенно точно, и мисс Барабу была явно поражена. Но решимости не утратила:

— В этой части страны американские грифы не водятся. И никогда не водились. Теперь пусть кто-нибудь запишет семь малиновок в наш журнал регистрации птиц. Ты, Агата?

Агата сидела молча и не шелохнулась.

— Агата, я обращаюсь к тебе. Ты знаешь, где мы храним журнал для птиц?

— Да, мэм.

— Так пожалуйста, запиши наши семь малиновок.

— Я не могу.

— Это еще почему?

— Не могу найти мои цветные карандаши.

— Только перестань ерзать, сядь как следует.

— Я не могу.

— Что ты этим хочешь сказать: что не можешь перестать ерзать или не можешь поискать свои карандаши?

Агата не ответила. Щеки ее пылали, язык стал сухим и шершавым.

— Если у тебя чесотка, Агата, пойди, пожалуйста, в туалетную комнату и почешись, — в отчаянии сказала мисс Барабу, а сама подумала: «Как ужасно они одевают своих детей; ничего удивительного, если у них чешется все тело. Готова держать пари, на ней не менее шести одежек». И добавила уже мягче: — Агата, что-нибудь случилось?

— Нет, мэм.

Вот тут-то мисс Барабу и обратила внимание на то, что перед Агатой на парте ничего нет.

— Где твои книги, Агата?

— Н-не знаю.

— Значит, ты потеряла свой портфель?

— Я не знаю.

Остальные дети начали хихикать и шушукаться, прикрываясь ладошками. Мисс Барабу резко приказала им начать работать над сообщениями о прочитанном и пошла по проходу к парте, за которой сидела Агги, ступая твердо и тяжело и тем самым призывая класс к порядку. Теперь она была уверена, что с Агги что-то случилось: цвет ее лица был каким-то странным, и она вся дрожала. «Видно, чем-то заболела, — подумала мисс Барабу. — Только и не хватало, чтобы у нас вспыхнула эпидемия. Впрочем, если она будет серьезной, школу закроют, и я получу дополнительный отпуск».

— Тебе нехорошо, Агата? — спросила мисс Барабу, немного приободрившись при мысли об отпуске. — Покажи-ка язык.

Агги высунула язык, и мисс Барабу изучила его, точно врач.

— Не вижу ничего ненормального. Голова болит?

— Наверное.

— Как я помню, корью и ветрянкой ты переболела в прошлом году. Свинкой не болела?

— Нет, мэм.

— Ладно, подумай о лимоне.

— О чем?

— Представь себе, что ты ешь лимон. Или маринованный огурец. Можешь ты себе это представить?

— Кажется, да.

— Отлично, а не саднит ли у тебя в горле под самым подбородком?

— Нет, мэм.

— Может, ты не очень старательно думаешь? Вообрази огурчик, он очень-очень кислый, а ты его ешь. Ну, теперь чувствуешь что-нибудь?

— Нет, мэм.

Сильвия Кремер подняла руку и сообщила, что у нее в коробке с завтраком — самый настоящий маринованный огурчик, и она с радостью отдаст его для проведения опыта. Мисс Барабу ответила, что в этом нет необходимости, и повела Агги в туалетную комнату, дабы установить диагноз путем более тщательного осмотра.

— Агата, никто из твоих братьев и сестер не заболел?

— У Билли зуб болит.