В тихом семейном омуте

Спросила – и пожалела тут же. Зачем, зачем про личную жизнь заговорила, надо было про работу спрашивать! Какое она имеет право лезть к нему в душу?

Но Сережа ответил довольно охотно:

– Да нет у меня никакой девушки, Тай. Не получается как-то. Была единственная школьная любовь, да и та…

– Ничего страшного, ты встретишь еще! Не может такого быть, чтобы…

– Конечно встречу. И не сомневайся даже. Обязательно встречу, а как же!

Вот сейчас он это очень сердито сказал. С эмоцией. Вроде того – отвяжись со своими дурацкими вопросами. И правильно сделал, что ж…

Потом долго шли молча, пока Сережа не спросил безмятежно:

– А вы все так и дружите, три мушкетерки? Я смотрю, Улька с Юлькой за тебя горой… Любого разорвут, кто посмеет обидеть.

– Да, у нас все отлично… Мы дружим…

– А муж твой… Он кто?

– Он очень хороший человек, Сережа. Я его очень люблю.

– Что ж, рад за тебя…

– Спасибо. Дальше можешь не провожать. Вон за тем перекрестком уже мой дом…

– Ладно, как скажешь. Тогда пока. Звони, если возникнет надобность.

Развернулся, пошел прочь так быстро, будто боялся, что она его окликнет. Обиделся, что ли?

Ну и зря. Он ведь просто про мужа спросил, она так же просто ответила. А как она еще должна была ответить, интересно?

Тоже мне, Ромео разобиженный…

* * *

– …Ну что вы, Виктория Сергеевна… У нас все хорошо, замечательно просто! Вам показалось, наверное…

Филипп поднял на тещу глаза, улыбнулся. И улыбка, и глаза были светлыми, почти счастливыми. Но Виктория Сергеевна не поверила ему, заговорила слегка раздраженно:

– Ну зачем ты меня обманываешь, Филипп? Неужели ты думаешь, я не понимаю, что происходит? Опять у Риточки это началось, да?

– Что «это», Виктория Сергеевна?

– Да сам знаешь что! За дурочку-то меня не держи! Что за манера такая – скрывать от меня все? Зачем, с какой целью? Ты таким образом пожалеть меня решил, да? Ну так не надо меня жалеть… Я Риточке мать родная, между прочим, а не чужой человек!

– Я вовсе вас не жалею, Виктория Сергеевна. У нас действительно все хорошо.

– О господи… Ну как мне еще с тобой разговаривать, как? Почему ты такой непробиваемый? Нет, я понимаю, что ты Риточку очень любишь и не хочешь выставлять ее в неприглядном свете… Но ведь я тоже ее люблю, пойми… Я же мать… Давай уж вместе будем как-то действовать, предпринимать что-то… А может, ей снова начать те самые таблетки давать, которые врач в прошлый раз прописал? Остались они еще, нет? А может, мне к врачу сбегать, свежий рецепт попросить? Ты только скажи, Филипчик, я все сделаю…

– Не надо, Виктория Сергеевна. Вот ей-богу, зря вы паникуете. С Маргошей все хорошо, просто она устает в последнее время, вот и срывается иногда. Как всякая женщина, обремененная семьей и детьми…

– Да это ты обремененный семьей, Филипчик, а не она! Что я, не вижу? Она вон в спальне валяется, а ты у плиты стоишь, ужин детям готовишь! И по дому сам все делаешь… Что, разве не так?

– А это плохо разве, когда мужчина помогает жене по хозяйству? Вам это не нравится, Виктория Сергеевна? – обернулся с улыбкой Филипп.

Женщина только вздохнула, махнула рукой. Подумала про себя – ненормальный мужик, ей-богу… Но вслух этого произносить не стала, конечно же. Вслух она совсем другое произнесла:

– Ох, Филипп… Конечно, в душе-то я не нарадуюсь на тебя – да как же моей доченьке повезло, не нарадуюсь! Ты ж просто золото, а не зять! И Риточку так любишь, прямо позавидовать можно! Другой-то бы на твоем месте возмутился да скандал закатил, а ты… Как ты все это терпишь, не понимаю?

– Я ничего такого сверхъестественного не делаю, Виктория Сергеевна. Подумаешь, в магазин сходил, в квартире прибрал, ужин готовлю… Невеликий подвиг, согласитесь?

– Ну да, невеликий… Да только боюсь я, долго тебя на такие подвиги не хватит, Филиппушка. Что-то ведь все равно делать надо с Риточкой-то. Давай я все же к врачу сбегаю, а? На всякий случай? Вдруг ей еще хуже станет?

– Это кому тут еще хуже станет, а? – послышался в дверях кухни хриплый голос Марго. – Это ты про меня сейчас говоришь, мама? Я правильно поняла?

Виктория Сергеевна и Филипп обернулись разом, озадаченно уставились на нее. Марго стояла в дверях лохматая, отекшая, расхристанная. Видавший виды халат был несвеж. Виктория Сергеевна охнула, покачала головой, произнесла очень осторожно:

– Ты бы халатик другой надела, что ли, Риточка… Уж этот никуда не годится… И умылась бы, в порядок себя привела… Ведь глядеть тошно на тебя, Риточка!

– Я же просила тебя, мам! Не надо меня называть этим дурацким именем! Что еще за Риточка, ну?

– Да, да, Риточка… То есть Маргошенька… Я поняла, я не буду… А может, ты хотя бы причешешься, а? Страх ведь смотреть на тебя…

– Ну так не смотри, кто тебя заставляет! Я что, звала тебя сюда, что ли? Ведь не звала?

– Ну да, ну да… Я сама пришла, Рито… Ой, то есть Маргошенька… Шла мимо да зашла, внуков навестить. Соскучилась больно по внукам-то, давно не видела.

– Они тебе не внуки, мама. И ты сама это прекрасно знаешь.

– Да как же не внуки, если внуки? Я ведь к ним привязалась уже… Зачем ты так говоришь…