В тишине, перед громом

— Садитесь, товарищ Каротин. — Петр Фадеич снял очки и устало потер большим и указательным пальцами близорукие глаза. — Ну, как Вольф?

— Без перемен. Показал протоколы допросов остальных — дескать, все и так ясно, от вас требуется чистая формальность. Уперся и молчит.

— Есть новость, Каротин.

Я выжидательно смотрел на него.

— Надеюсь, вы газеты читаете? Я так и думал. Вы, конечно, знаете, что в Гамбурге при полицейском налете схвачены два коммуниста...

Конечно, я это знал. Имена этих людей, мужественных борцов за дело немецкого рабочего класса, за свободную, демократическую Германию, с юных дней звучали для меня как клятва на верность мировой революции. И вот теперь им угрожал топор палача.

— Наше правительство обратилось к германскому правительству с настоятельным требованием освободить этих товарищей и разрешить им выезд в Советский Союз. Фашисты неделю молчали. А потом, когда казалось, что надежда уже потеряна, вдруг согласились.

— Так это ж здорово!

— Это, конечно, замечательно, — сказал он. — Но немцы поставили условие. Они потребовали взамен выдать им их агентов, германских граждан.

Тут до меня стало доходить...

— Кого? — напряженно спросил я.

— Вольфа и Вермана. Ну, что касается Фридриха, то я думаю, что о нем позаботился его братец — он ведь занимает высокое положение в нацистской партии. А вообще-то наверняка гитлеровцы двоих запросили больше для маскировки. По-настоящему их должен интересовать один человек — Пауль Верман.

— Но это же... это же... выходит, он не ошибся, когда сказал: «Таких, как я, не ликвидируют»?!

— Ну, он преувеличил. Его спасает не правило, но исключение.

— Так он же не германский вовсе, а швейцарский гражданин!

— Я вижу, вам очень не хочется выпускать «швейцарца» из рук. Но по германским законам немец ни при каких обстоятельствах не теряет гражданства. Пауль-Александр знал, что делал.

— И все-таки... как-то нехорошо... обменивать героев на шпионов.

Петр Фадеич помолчал минуту и сказал тихо:

— Эх, Алексей Алексеич, разве суть дела в том, чтобы обязательно поставить Вермана к стенке? Главное-то, что мы раскрыли крупную германскую резидентуру. Да ведь мы с вами не просто бой — целое сражение выиграли у немецкой разведки! Вот в чем суть, дорогой мой Алексей Алексеич! Теперь спасем от смерти германских товарищей.

...Немного времени спустя на платформе пограничной станции Негорелое несколько человек, нетерпеливо поглядывая на часы, ожидали поезд с той стороны. Наконец, показался паровоз. Вот он, не доезжая до арки, на которой сияли слова: «Коммунизм сотрет все границы», — остановился. Ожидающие один за другим вскочили в вагон.

К ним в объятия бросились двое — изможденные, бледные... Глаза приезжих были сухи, но горели лихорадочным огнем. А по суровым лицам встречавших катились слезы...

Через час на другой пограничной станции, Здолбуново, двоим штатским, мрачно ожидавшим в помещении контрольно-пропускного пункта, были переданы Вольф и Верман. Советское правительство поставило условием, чтобы германские коммунисты оказались на свободе первыми. И гитлеровские власти были вынуждены согласиться.

«Пантеру верой дрессируя»

Мы покидали Нижнелиманск. Наш «козлик» сверкал так, как он никогда раньше не сверкал даже у Гены Сокальского. Мотор сдержанно и уверенно рокотал. Славин сидел грустный и притихший. Неужто «болтушка» Рая все-таки оставила след в его сердце?..

Со всеми нижнелиманцами, с которыми следовало попрощаться, мы простились еще вчера.

Меня провожал только один человек. Люда.

Перед самым отъездом я, как и обещал, объяснил Люде все. Нет, не все, конечно. Я рассказал ей правду, только правду, но не всю правду. Всю правду я не вправе был тогда открыть никому.

Но вполне «счастливого конца» все-таки не получилось. То, что касалось лишь нас двоих, так и осталось недоговоренным. Что-то мешало. Что-то стояло между нами.

Что? У меня не хватило тогда смелости честно признаться в этом даже самому себе. Инерция общих представлений взяла свое. Дочь адмирала... Приятельница Евгении Андреевны... «Переменную атмосферу доверия и недоверья» я не сумел осилить чистым кислородом веры...

И все-таки Люда пришла проводить меня. Наш «газик» тронулся с места. Она стояла, независимо сунув руки в карманчики светлой юбки и приподняв подбородок. Даже улыбалась.

Встретимся ли мы когда-нибудь еще?

Кто знает... Все может быть.

Машина наша тихим ходом миновала мост через Буг и, перед тем как рвануться вперед на полном газу, приостановилась.

Кирилл, чуть привстав, обернулся назад, прикрыв от солнца глаза, обвел взглядом открывшуюся панораму Нижнелиманска, уже тронутого красновато-желтыми оттенками осени, и сказал без всякой торжественности:

— Финис коронат опус, лат.

Что ж, в общем мы могли быть в приличном настроении.

Мы отправились сюда, потому что здесь ничего не случилось. Если не считать, что в Нижнелиманске действовала большая группа шпионов. Мы сделали все, чтобы здесь ничего не случилось.

Мы уезжаем спокойно, потому что здесь ничего не случилось.