В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать

В дебатах Зарубежного съезда рекомендации и предсказания Шульгина, как и Вообще факт существования монархического подполья в советской России, заметного места не получили. Объясняется это тем, что к тому времени путешествие Шульгина для большинства делегатов оставалось еще полным секретом. В июне 1926 года, воспользовавшись своим приездом в Варшаву на Международный съезд интеллектуального сотрудничества[125], П. Б. Струве, по инициативе В. В. Шульгина, вступил в переговоры с «Трестом», встретившись 22–24 июня с представителем организации в Польше

С. Л. Войцеховским. Варшава в тот момент являлась главным центром деятельности «Треста» за пределами России. В Польше Шульгин намеревался создать типографию МОЦР и основать ряд опорных пунктов для направляющихся в СССР боевиков. Одним из таких пунктов было бы его собственное имение Курганы на Волыни, куда он решил перебраться специально для этой цели[126]. В надежде на помощь Струве в мобилизации средств для «трестовских» проектов писатель предложил ему встретиться с Войцеховским. Струве, не разделявший полного доверия Шульгина к «Тресту», сообщил в разговоре с Войцеховским 23 июня, что готов содействовать в получении необходимых ресурсов, если «Трест» представит дополнительные доказательства своего существования. На вопрос собеседника, каковы должны быть эти доказательства, Струве ответил, что методы борьбы с большевиками могут быть различными. «Можно принять тактику непрерывного нанесения удара. Можно стремиться к подготовке одного конечного удара. Реальная осуществимость второй тактики кажется Струве мало вероятной, и он склонен считать провозглашение ее уклонением от борьбы. Во всяком случае, по его словам, получение денег должно быть предварено определенными доказательствами». Согласившись, что поездка Шульгина служит реальным доказательством существования «Треста», он вместе с тем предложил устроить другие поездки такого рода, а также организовать более длительное пребывание кого-нибудь из руководителей «Треста» за рубежом. При этом, говоря о Шульгине, он упрекнул его в недостаточной конспиративности, но сказал, что опубликование его будущей книги может облегчить получение денег для организации.

В разговоре с Войцеховским Струве выразил также озабоченность по поводу слухов, возникших в связи с поездкой Шульгина. Некоторыми она была истолкована как сигнал того, что отношение «Треста» к Кутепову и вел. кн. Николаю Николаевичу стало более прохладным и что москвичи взяли курс на сближение с Врангелем. Войцеховский, будучи одновременно и связным «Треста», и представителем Кутепова в Польше, почувствовал, что важность прояснения этого вопроса для Струве и стала одной из причин его поездки в Варшаву. Он успокоил своего собеседника, заверив его, что отношение «Треста» к вел. кн. Николаю Николаевичу и Кутепову вполне искреннее, никакого охлаждения не происходит и ни о какой интриге по передаче дел из рук Кутепова Врангелю говорить не приходится.

В ответ на посланный Войцеховским отчет о встрече со Струве Якушев сразу же, 26 июня, отправил письмо, в котором категорически отклонял тактику подготовки и совершения диверсионно-террористических действий[127]. Между тем одним из результатов визита Струве в Польшу стала работа Войцеховского в качестве корреспондента Возрождения. Первым значительным его выступлением в этой парижской газете была статья «Две задачи русского Зарубежья», сопровождавшаяся передовой самого редактора. Статья эта соединяет типично «трестовские» положения (во «Внутренней России» происходят необратимые перемены и Зарубежье должно быть готово к развалу правящей в СССР коммунистической партии; падение советской власти произойдет силами самого русского народа) с платформой «активизма» (первая задача Зарубежья — претворение нашего теоретического антибольшевизма в активное действие, перенесение «борьбы» со страниц печати в советское подполье; вторая задача — необходимость руководить этой борьбой из-за рубежа; для этого нужно создать печатное слово, приспособленное к интересам и нуждам русского народа внутри страны)[128].

Тем временем слухи о зимнем вояже Шульгина получили распространение в эмигрантском обществе, причем имя путешественника из конспиративных соображений не разглашалось. В письме от 5 июня 1926 года А. А. фон Лампе поделился ими с Н. Н. Чебышевым: