В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать

Советские и российские исследователи не раз подчеркивали, что разрешение на подпольную поездку Шульгина было дано ГПУ с тем, чтобы нейтрализовать негативный эффект и упрочить репутацию «Треста» после провала Рейли в конце сентября 1925 года. Но есть основания полагать, что «Трест» получил разрешение на устройство поездки Шульгина еще до истории с Рейли и независимо от нее, а связь с нею выразилась в другом — в установлении маршрута, определении характера путешествия и предоставлении возможности беспрепятственно покинуть СССР. Попыткам нейтрализации негативных аспектов истории с Рейли служила и исходившая от высшего руководства ГПУ идея придать поездке как можно более широкий резонанс, уговорив Шульгина написать о ней книгу[122].

Шульгин пересек польско-советскую границу 23 декабря 1925 года и находился в советской России до 6 февраля 1926 года. Результаты его поездки превзошли самые радужные ожидания. Вопреки всем зловещим предсказаниям и предчувствиям, он не только вернулся цел и невредим, но и испытывал восторг от встречи с родиной и увиденного в стране. Его поразил контраст между условиями жизни в 1920–1921 годах и тем, что он смог увидеть в трех городах — Киеве, Москве и Ленинграде — сейчас. Еще существеннее было то, что в «контрабандистах», организовавших его поездку или сопровождавших его в пути, он обнаружил кровных единомышленников, а в скрытой от внешнего взора жизни подпольной России — большую энергию, чем в эмиграции, раздираемой политическими спорами и распрями.

Отдохнув в своем имении несколько недель после возвращения из России, Шульгин 13 марта выехал из Польши в Чехословакию, оттуда (спустя два дня) в Белград, а затем продолжил путь во Францию. Прибыл он в Париж 1 апреля — накануне одного из важнейших событий тогдашней эмигрантской жизни — Зарубежного съезда. Во главе сложной работы по подготовке съезда в течение почти года стоял редактор Возрождения П. Б. Струве. Шульгин на съезде не присутствовал, но сразу поспешил о своих главных выводах, сделанных в результате тайной поездки в советскую Россию, известить его организаторов. Уже 13 марта он написал П. Б. Струве из Варшавы: