В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать

Лейтмотив всех наблюдений Шульгина выражается в неоднократно повторяемой фразе: все осталось по-прежнему, но только хуже. Но одновременно автор и сам заявляет, что он смотрел теми же глазами, какие у него были в давно прошедшее время в Гос. Думе, когда ему приходилось бросать взгляды налево. Естественно поэтому, что лейтмотив в той или другой мере является предопределенным, и неудивительно, что он не покрывает, не вмещает некоторых утверждений самого автора. — Поэтому, быть может, ценнее тех выводов, которые сам Шульгин настойчиво или, вернее сказать, назойливо подсказывает (в особенности поскольку речь чуть не на каждой странице идет о доминирующей роли евреев), — ценнее авторских выводов являются отдельные менее яркие штрихи, беспритязательно изложенные факты, которые могут дать читателю незаменимый материал для серьезных размышлений и самостоятельных выводов[176].

В передовой сделана ссылка на признанную самим Шульгиным быструю утрату «отвращения к тамошней жизни, которое так характерно для эмигрантской психологии», на его переход «в психологию приспособившихся». Упомянув и волнения Шульгина в связи с замеченной им слежкой в Киеве, и письмо к А. Г. Москвичу с просьбой о помощи, зашитое в пальто, автор завершил статью пассажем, допускавшим противоположные суждения о книге:

Приведенные факты несомненно вызовут самые разнообразные ощущения в сердцах зарубежных читателей: бурю возмущения в одних, вплоть до обвинения Шульгина в предательстве, тайное или явное сочувствие других и злорадное торжество в третьих, сменивших или собирающихся сменить вехи. Ну а как отнесется к этим фактам советская власть? Увидит ли она в этих штрихах доказательство своей обреченности? Поймет ли она, как легко она могла бы использовать приведенные настроения для своего укрепления, если бы не была обречена каждым жестом своим всех и все против себя вооружать и задыхаться в пустоте. Сознает ли она, что работает для других, которые, воспользовавшись такими настроениями, в полчаса ликвидируют ее кремлевское пребывание и прочно усядутся на ее месте[177].

Гораздо определеннее в своей отрицательной оценке была рецензия в том же Руле, написанная редактором газеты И. В. Гессеном. Указав, что детали советского быта, сообщаемые Шульгиным, ничего нового не содержат, будучи известными по беллетристическим советским произведениям, уже знакомым читателям Руля, и что контакты в СССР автора книги практически были сведены к группе «контрабандистов», Гессен обращает внимание наантиеврейские пассажи в Трех столицах, свидетельствующие о «какой-то одержимости» автора, и на его апологетические высказывания о фашизме. Он даже высказывал предположение, что посылаемое коммунистам «низкое, русское спасибо» может встретить горячую взаимность[178].

Рижская газета Сегодня свой отзыв предложила в виде пространной преамбулы, предварявшей перепечатку двух кусков из второй части Трех столиц. Соединение в Шульгине политика и художника трактовалось здесь иначе, чем в Возрождении. По мнению газеты, то обстоятельство, что Шульгин не только политик, но и яркий, талантливый художник, позволяло надеяться, что его наблюдения дали бы многое для объяснения советской действительности. Однако этого не произошло: