Читаем В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать полностью

Стауниц очутился в ситуации, когда «сидение на двух стульях», амплуа «двойного агента» становилось далее невозможным. Игра кончалась, и предстояло сделать решающий выбор. До тех пор запрет на выезд за границу и встречи с Кутеповым уберегал Стауница от необходимости принять роковое решение: все оставалось как бы на стадии «разговоров»; сейчас избежать его было бы невозможно. До тех пор никаких боевых вылазок не было; сейчас они должны были начаться. До тех пор Кутепов не добивался, чтобы «оппозиционер» Стауниц действовал втайне от руководства МОЦР; сейчас же это становилось необходимым[205]. До тех пор Стауниц выступал козырем, который должен был обеспечить согласие Кутепова на прибытие в Россию; сейчас целью Опперпута было во что бы то ни стало такую поездку предотвратить. И здесь огромным потрясением для Стауница стало внезапно пришедшее к нему озарение, что Якушев, его бывший сокамерник, убежденный монархист и руководитель той самой организации, для слежки за которой Стауниц был рекрутирован, был, как и он сам, секретным сотрудником, орудием ГПУ, агентом-провокатором[206] и что МОЦР — оказалась сплошной мистификацией. Вся пятилетняя работа Стауница оборачивалась, с одной стороны, блефом, а с другой — кровавыми драмами, одной из которых было дело Рейли. Опперпуту вдруг уяснилось то, до какой степени «чужим» для чекистов он оставался, все время полагая, что они не сомневались в его лояльности. Томительные предчувствия и сигналы, что вероятна реорганизация в МОЦР, ведущая к ликвидации «оппозиции» с неизвестным исходом лично для него и для М. В. Захарченко, побуждали к молниеносным шагам. Бегство за границу предстало единственным выходом из грозящего тупика.

Побег был хорошо продуман и искусно запланирован. Л. В. Никулин[207] и С. М. Голубев[208] приводят не вполне совпадающие версии отъезда Г. Н. Радковича, явившегося прелюдией к побегу Опперпута и Захарченко. В обоих отчетах упоминается его пьяный дебош с последующим приводом в милицию, напугавшим Захарченко и побудившим ее настаивать на немедленном отъезде мужа за границу[209]. Между тем во всей истории отбытия Радковича прослеживается решимость заговорщиков провести чекистов. В то время как последним было объявлено, что «Гога» едет через Ленинград и финское «окно», Радкович на самом деле пересек польскую границу, и сделал это не один, а с двумя кутеповскими агентами, Каринским и Шориным[210], за несколько месяцев до того, осенью 1926 года, перешедшими вместе с Захарченко в СССР для подготовки вооруженного выступления. Телеграмма Захарченко-Шульц из Ленинграда об исчезновении Радковича, направленная Опперпуту, была таким же обманным маневром с целью усыпить бдительность филеров и получить разрешение на выезд Опперпута в Ленинград для помощи ей в розысках следов якобы исчезнувшего мужа. В ночь на 13 апреля Захарченко и Опперпут перешли финскую границу, перехитрив ответственного за это «окно» Дорожинского («Антона Антоновича» в книге Шульгина).

Это было первое у Опперпута[211] пересечение советской границы с момента его ареста в мае 1921 года. Перед отъездом в Ленинград

Опперпут оставил дома записку, предупреждавшую жену, что она вскоре может услышать о нем как о международном авантюристе. В Ленинграде на конспиративной квартире чекистов ждало другое его письмо, где он сообщал о том, что навсегда покидает СССР и требовал 125 тысяч рублей за сохранение тайн ГПУ за рубежом[212]. Ознакомившись с этим письмом, Кияковский сказал: «Конец “Тресту”»; точно такую же фразу произнес и А. X. Артузов, когда письмо показали ему[213].

Опперпут уводил с собой, спасая от ареста, эмиссаров, перед которыми поставлена была задача собирать сведения для подготовки переворота в стране. Он и уходящие с ним товарищи взаимно прикрывали друг друга, служа гарантией доставки на Запад подлежащих разоблачению тайн, подтверждением их достоверности. Бежавшие с ним спутники сами не смогли бы осветить и малой части той картины, которую содержала его исповедь. Но и он понимал, что, не будь надежного сопровождения, у него не было бы возможности донести свою информацию до Кутепова и других намеченных адресатов.

Перейти на страницу:

Все книги серии Из истории журналистики русского Зарубежья

В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать
В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать

Книга известного литературоведа, профессора Стэнфордского университета Лазаря Флейшмана освещает историю «Треста» — одной из самых прославленных контрразведывательных операций ГПУ (1922–1927) — с новой стороны, в контексте идейных и политических столкновений, происходивших в русском Зарубежье, на страницах русских эмигрантских газет или за кулисами эмигрантской печати. Впервые документально раскрывается степень инфильтрации чекистов во внутреннюю жизнь прессы русской диаспоры. Это позволяет автору выдвинуть новое истолкование ряда эпизодов, вызвавших в свое время сенсацию, — таких, например, как тайная поездка В. В. Шульгина в советскую Россию зимой 1925–1926 гг. или разоблачение советской провокации секретным сотрудником ГПУ Опперпутом в 1927 г. Наряду с широким использованием и детальным объяснением газетных выступлений середины 1920-х годов в книге впервые приведены архивные материалы, относящиеся к работе редакций русских зарубежных газет и к деятельности великого князя Николая Николаевича и генералов П. Н. Врангеля и А. П. Кутепова.

Лазарь Соломонович Флейшман

Документальная литература

Похожие книги