В то далёкое лето. Повести, рассказы

Аветис ногой отодвинул ее в сторону, однако, Сирануш со скорбными стенаниями снова обняла мужа за колени, начала целовать ноги, и так, обняв его ноги, плакала, умоляла его о пощаде…

Неожиданно, она, что-то вспомнив, оторвалась от мужа, бросилась за перегородку, где спал сын, скачком схватила малыша и, прижав его к груди, вышла из-за перегородки, встав перед мужем, измученным голосом сказала:

— Вот, теперь стреляй… Нас обоих убей. Я за него испугалась, когда услышала про Сибирь. Мы оба виноваты. Убей. Ну, стреляй…

Сынишка, так ничего и не поняв спросонья, испуганно смотрел на отца.

— Будь ты проклята… — сказал Аветис сиплым голосом. — Будь ты проклята… Будьте прокляты все… прокляты все… — Он вышел из дома, на минуту остановился во дворе, оглядев собравшихся там людей, непроизвольно сжимая в руке ружье, пошел в сторону калитки. Толпа молча, в ужасе дала ему дорогу. Аветис прошел через приусадебные сады, долго шел так, понурив голову, не оглядываясь назад, кое-где деревья скрывали его из поля зрения, потом снова появился на дороге, идущей над ущельями, и село поняло, что он идет в Шуши, добровольно сдаться властям.

…Теперь он вернулся с дальней дороги, и, будто, ничего не изменилось за эти долгие, очень долгие годы. Удивительно, он там, вдали, всегда жил с тоской по этим местам, но вот, вернулся, наконец-то, дошел издалека, но, почему-то, он чувствует себя, как посторонний, чужой человек, которого здесь никто не ждал.

«Я не прежняя Сирануш, Аветис, — мысленно говорила Сирануш. — Я другая, чужая. Злая и жестокая. Жизнь меня сделала такой. Моя жизнь с черной долей безмужней женщины… День, и ночь работала на полях, мучилась на фермах, направляли туда, где было тяжело, без одежды, порой босиком, порой без куска хлеба. Так я жила, так я растила ребенка… Зачем ты пришел? Почему так поздно пришел? Наша жизнь уже прошла. Безвозвратно прошла мимо нас…»

— А где ты был столько времени? — После длительного молчания, наконец, спросила Сирануш.

Аветис повернулся, посмотрел на жену, и взгляд его был таким ледяным, что Сирануш интуитивно отошла в сторону.

— Ты не простил меня, Аветис?.. — слабым голосом произнесла она. — До сих пор не простил?

Аветис медленно покачал головой:

— Нет.

— Тогда зачем пришел? Зачем вернулся через столько лет? Тебя для нас давно нет. — С жестокостью произнесла Сирануш, — зачем пришел к нам. Кто тебя звал?

— Мой сын.

— Что? При чем здесь сын?

— Я должен ему рассказать всю правду обо всем, что со мной произошло…

— Нет, — испуганно завопила Сирануш. — Нет. Ты этого не сделаешь. Он и не поверит тебе. Отец не тот, кто породил тебя на свет, как прохожий бросает кость собаке и через минуту забывает об этом, а тот, кто воспитывает, растит, как нормального человека, который может заменить своего отца, когда того не будет. А я заменила, я для него была и отцом, и матерью.

— Сирануш…

— Не хочу отрицать, ты оттуда… посылки присылал, но об этом он не знает, я сама ходила на почту в село Кичан, получать посылки. Кроме того, посылками детей не воспитывают, нужна заботливая рука и отцовское воспитание. Кто не может выполнить отцовские обязанности, тот не может быть отцом.

— Все равно, я с ним поговорю.

— Боже мой! Откуда пришел?! Но кто ты для него? Никто. Незнакомый, чужой человек. Тот, кто покинул семью. Убил человека… Одним словом, убийца… Он тебя видеть даже не хочет. Слышишь? Не хочет. — Последние слова она произнесла, хватаясь пальцами за шею, будто пытаясь себя задушить. Аветис молча наблюдал за тем, как она кидалась в разные стороны, нервно щелкая косточками на пальцах.

— Сядь, — наконец, сказал Аветис. Жена застыла от этого приказного тона, быстро повернулась к мужу. Последний глазами показал на стульчик в углу. Сирануш села. Аветис долго смотрел в пол, как будто думал, с чего начать.

— А что ты знаешь о моей жизни? — неожиданно сказал он охрипшим голосом. — Ничего не знаешь. Ты меня назвала убийцей. Это правда, я убил человека, был приговорен к каторжной работе… Вот, обо всем этом хочу рассказать моему сыну, потому что вижу, ты очень старалась бесследно вычеркнуть меня из его сердца… Наверное, ему, даже, кажется, что его отец разбойник с большой дороги.

— И не только ему, — вскрикнула Сирануш. — Да, я постаралась, я… Неужто не ты направил на меня ружье, хотел убить меня, свою жену? Скажи, неужто, это был не ты?

— Подожди, — перебил Аветис. Насмешливое выражение запечатлелось на его измученном бескровном лице. Он заговорил, не повышая голоса, однако, каждое слово в немой тишине звучало увесисто и резко. — Ты выдала чекистам того, кто был готов пожертвовать жизнью во имя нашей святой земли. Что касается меня, это и ты знаешь. Я убил ту сволочь, который с твоей помощью выдал человека, который в грозовую ночь нашел пристанище в твоем… нашем доме. С жестоким врагом так не поступают. А знаешь ты, кстати, — взгляд Аветиса уколол Сирануш, — знаешь, что через три дня, возле Шуши, в ущелье Каркара его, этого человека, повесили на дереве, говорят слезы лились из его глаз, пока он висел. Ты знаешь об этом?