В то далёкое лето. Повести, рассказы

— Могу и повторить, — говорю я, безмятежно дернув плечами. Однако, повторить не удается: Лилит неожиданно дает мне пощечину, она с такой силой отпускает мне эту пощечину, что глаза мои искрятся. Очки упали на землю, но, слава Богу, стекла не разбились. Все это происходит так быстро, что я не успеваю, даже, удивиться. Без единого слова наклоняюсь, беру свои очки и молча смотрю на Лилит.

Обалдевшая от собственного поступка, она таким взглядом смотрит на меня, будто готова броситься в мои объятия и молить о прощении. Со всех сторон сбегаются ученики, будто куры на брошенный корм. Лучше бы провалиться сквозь землю, чем средь белого дня так опозориться. Но уже поздно. Откуда ни возьмись, неожиданно, появляется ынкер Маро.

— Пошли, — приказывает она, взяв меня за руку. Молча следую за ней. Я уверен, что она ведет меня к директору, в уме взвешиваю все, что должен говорить там, чтобы не поставить в неудобное положение ни себя, ни, тем более, Лилит. Если будут винить, то пусть винят меня, потому, что виноват я. Лилит ни в чем не виновата, я заслужил, поэтому она ударила меня, все.

— Ынкер Маро, — говорю я противно дрожащим голосом. Я хотел ей сказать, что я, действительно, виноват, что не отрицаю, что поступил с Лилит чрезмерно грубо, но это было связано с определёнными обстоятельствами… Лилит дала мне пощёчину, и это увидела вся школа, неужели этого мало, что теперь хотите меня привести к директору?.. Но ынкер Маро, не дает мне закончить, вероятно, поняла, что происходит со мной. Она такая — понятливая и душевная.

— Иди в класс, — говорит она, — не забывай, мужчина в любом возрасте должен оставаться мужчиной.

Ынкер Маро любит, иногда, высказываться замысловатыми фразами, но я, должно быть, понял ее, иначе, почему так по-дурацки покраснел?..Представляю, какой у мня был вид, когда я, еле волоча ноги, вошел в класс и молча, понурив голову, пошел, сел на свое место. Нет, хорошие у нас одноклассники, расспрашивать не стали, будто ничего и не было. Рузан тоже не спрашивает. Она только искоса бросает на меня мимолетные взгляды и робко улыбается. И, вдруг, она на мгновение кладет руку на мою и прижимает.

— Ты не переживай, — говорит она тихо, почти только красными и пухлыми, как детскими, губами. — Пройдет. Такое, с кем угодно, может случиться. — И немного наклонившись ко мне, снова улыбается. Тепло ее пальцев, словно, проникают во всю мою сущность, я чувствую, как расслабляюсь и обратно возвращаюсь в нормальное состояние. Господи, я точно знаю, что эта девушка скоро сведет меня с ума. Пусть только руку не убирает с моей руки, пусть так и обжигает меня своим теплом. Ради этого стоит, даже, сойти с ума. Неужто, я не прав?

После последнего звонка Марат снова становится перед нашей партой и по-хозяйски обращается к Рузан:

— Пошли.

Рузан покорно встает и идет к двери. Бабушка, что ли, научила ее этой национальной покорности? Так хотелось бы у самой двери остановить этого Марата и с размаху, сильно ударить его в лицо. Но нет, не стоит второй раз ввязываться в драку. Это будет чересчур много за один день.

Лилит также встает, собирает учебники, тетради, укладывает в сумку. Не спешит. Исподтишка, смотрю на нее. Если первым выйду из класса я, то должен пройти мимо нее. Вероятно, хочет поговорить, поэтому и тянет с выходом. О чем должна говорить? Ясно, хочет помириться. Не только с Лилит, говорить у меня нет настроения ни с кем. Я тоже укладываю учебники и тоже не спешу. Лилит грустно наблюдает за мной, а потом, понурив голову, идет к двери.

Вдали горит лес… Так кажется с первого взгляда. На самом деле, лес не горит. Это солнце достигло Кагнахача, переходит за горы, и его красные лучи озолотили лес. По знакомой тропинке, глядя на леса, сам себе насвистывая, иду домой. А потом, вдруг очнулся, ведь утром я как раз из-за этой мелодии получил пощечину.

Усмехаюсь и продолжаю свой путь…

Шалость — вещь нехоршая. Я это знаю, но, иногда, бывает так, что вынужденно начинаю озорничать с кем-нибудь. Наверное, так и должно быть, наверное, без этого невозможно. Вон, сколько времени мы с Лилит в ссоре. Один раз попытался помириться, ничего не вышло, она сердито посмотрела на меня и отвернулась. Я же не заставлю, раз не хочет. С Маратом тоже не разговариваю. Между нами был небольшой инцидент из-за Рузан, с того дня не общаемся. С ним у меня личные счеты…

А вот, с Рузан… Мне даже в голову не приходит, что я могу когда-нибудь поссориться с ней. Перед Новым Годом она вдруг говорит мне:

— Я никогда не слышала от тебя ласкового слова… — Я чуть не задохнулся. Как будто словами можно выразить то, что чувствуешь. Я ведь готов с утра до вечера говорить ей ласковые слова, но это не так уж легко. Да, хоть, вот сейчас. Что ей ответить? Сначала слушаю, как немой, потом бурчу:

— Какие, например, имеешь ввиду слова?

Честное слово, меня самого тошнит от моих слов. Удивляюсь, как может Рузан сидеть за одной партой с таким тупым дебилом, каким являюсь я. А она… только лучезарно улыбается, а потом говорит:

— Ты ведь рад нашему сближению, Мгерик. Рад?