В то же время. Эссе и выступления

Комический роман_Комический роман часто имеет наивного рассказчика, человека не всё понимающего, неуемно и неуместно радостного и оптимистичного. Пастор Йон, Уа, деревенские жители — все говорят Эмепу, что он не понимает. «Ты немножко туговат, да, мальчик мой?» — нежно спрашивает Уа. Ошибаться, но не падать духом; играючи признавать свои ошибки и бодро идти дальше — самая комичная в своей сути ситуация. (Комедия непосредственности лучше всего работает, если протагонист молод, как в автобиографической повести Жизнь Анри Брюлара Стендаля.) Искренний, невинный герой, с которым случаются возмутительные вещи, пытается принимать их спокойно, и в большей части случаев ему это удается. Тот факт, что безымянный рассказчик иногда говорит «я», а иногда говорит о себе в третьем лице, вызывает странное чувство деперсонализации, тоже комическое. Эта задорная смесь голосов прорезается сквозь пафос; она выражает хрупкость ложной уверенности комического героя.

Комичность еще проявляется в ситуациях, когда человек не удивляется чему-то поразительному или абсурдному. Наказ епископа непредвзято смотреть на всё, что встретится молодому эмиссару, сразу готовит этот глубоко комический сценарий. Эмеп всегда невозмутимо реагирует на нелепые ситуации, в которых он оказывается, например, на еду, которую ему каждый день подает экономка пастора, пока он гостит у них: это всегда только сладкие пироги.

Вспомните фильмы Бастера Китона или Гарри Лэнгдона; вспомните тексты Гертруды Стайн. Основные элементы комической ситуации: отсутствие реакции, повторение, неадекватная возбудимость, непонимание (по крайней мере, внешнее) того, что персонаж делает (что интеллектуально ставит публику выше героя), наивная торжественность, неуместная веселость — всё это ассоциируется с детским поведением.

Еще комичное жестоко. Это роман об унижении — унижении героя. Ему приходится испытывать бессилие, недостаток сна, недостаток еды. (Нет, церковь не работает. Нет, сейчас есть нельзя. Нет, я не знаю, где пастор.) Это столкновение с неведомой силой, которая не показывает себя. Пастор Йон оставляет свои обязанности и перестает проводить службы в церкви, решив вместо этого стать механиком, хотя в действительности он обрел доступ к иной, высшей силе — мистической, космической, галактической. Общество, в котором оказался Эмеп, — это собрание влиятельных фигур, чье происхождение и природа власти так и остаются для него загадкой. Конечно, они изгои, шарлатаны — и в то же время нет; по крайней мере, их доверчивые жертвы готовы их слушать (как и в Сатанинском танго Ласло Краснахоркаи, гораздо более мрачном венгерском романе о духовных наставниках-шарлатанах и сельских простаках). Куда бы Эмеп ни сунулся, он ничего не понимает, и ему не помогают понять. Пастора нет, церковь закрыта. Но, в отличие от К. в Замке Кафки, Эмеп не страдает. Сколько бы его ни унижали, ему как будто всё равно. Этот роман странно холоден. Он жесток и уморителен одновременно.

Визионерский роман_У комического и визионерского романа тоже есть нечто общее: отсутствие ясности. Один из аспектов комического — это бессмысленность, нелепость, которая служит отличным источником как комедийного, так и духовного — по крайней мере, в восточной (даосистской) трактовке, которая так интриговала Лакснесса.

В начале романа молодой человек продолжает какое-то время возражать, что он не годен для миссии епископа. «Что я скажу?» — вопрошает он. «Что я должен делать?»

Епископ отвечает: «Просто делай и говори как можно меньше. Смотри в оба. Говори о погоде. Спроси, какое у них выдалось прошлое лето и позапрошлое. Скажи, у епископа ревматизм. Если там у кого-то тоже, спроси, где у них болит. Не пытайся ничего наладить».

И еще немного мудрости от епископа:

«Не говори о личном. Будь сух!.. Как можно чаще делай записи от третьего лица… Не ищи доказательств!.. Не забывай, что люди редко выдают больше, чем толику правды; половину правды не говорит почти никто, не говоря уж о всей правде… Когда люди говорят, они выдают себя, не важно, лгут они или нет… Запомни: любая ложь, даже преднамеренная, зачастую имеет больше смысла, чем чистосердечное признание. Не поправляй никого и не пытайся домыслить за другого».

Что это, если не духовная теория и не теория литературы?

Очевидно, духовная жизнь у ледника давным-давно ушла от христианства. (Пастор Йон говорит, что все боги, которым поклоняются люди, одинаково хороши, то есть одинаково ущербны.) Существует более одного мирового порядка. Но есть ли в этих порядках место для богов и религии? Бесстыдная легкость, с которой в Христианстве у подножия ледника говорится о сложных вопросах, далека от серьезности русской и немецкой литературы. Это роман огромного очарования, балансирующий на грани пародии. Это сатира на религию, полная уморительной ахинеи в духе нью-эйджа. Это книга идей, не похожая ни на одно другое произведение Лакснесса.