– Как я поняла из твоего рассказа, первый конверт был адресован тебе лишь в течение нескольких секунд до выстрела, который мог стать для тебя смертельным. Значит, на самом деле послание было обращено не к тебе, а к Августу Стену, к СЭПО. Не к тебе, не ко мне, а к СЭПО. А этот конверт находился у тебя дома, а поскольку мы точно знаем, что там побывали парни из СЭПО, получается, что конверт подложили уже после, то есть совсем недавно. Очевидно, здесь прослеживается некая последовательность: предполагалось, что конверт в Тенсте найдут в первую очередь. А это, наверное, продолжение, с более подробной информацией, и оно также адресовано СЭПО. Я лежала в коме, тебя подстрелили; по мнению Карстена, мы двое выбыли из игры, а возможно, и из жизни. К чему тогда эта игра с конвертами? Может быть, мы слишком много о себе возомнили, а на самом деле эти конверты не связаны ни с тобой, ни со мной?
– Неплохо рассуждаешь, – похвалил Бергер. Он надорвал конверт и засунул в него указательный палец. – Но что-то я сомневаюсь.
– Открывай же, – сказала Блум. – Что бы там ни было, мы ничего не сможем сделать сейчас, ночью. Зато можем пока подумать.
– Ты права, – согласился Бергер. Он вскрыл конверт и добавил:
– Уверен, что это тебе.
Вынул маленькую карточку и отчитался:
– На одной стороне карточки ручкой нарисована тройка, обведенная в кружок. На обратной стороне очень мелко написано «…
Глаза Молли Блум расширились. Она смотрела в окно, в ночную темноту. Бергер ждал. Наконец произнес:
– Манола?
– Что-то в этом такое, – произнесла Блум, погруженная в свои мысли.
– Это из «Улисса»?
– Да, из монолога Молли Блум. Манола – это, кажется, такая песня, музыкальное произведение, но тут, похоже, есть еще и сексуальный подтекст.
– Думаю, все дело в общем впечатлении. Ведь раз «половина девушек Гибралтара ходит голыми», значит,
– Впрочем, как и тебе, – засмеялась Блум.
– Откуда ты знаешь? – криво усмехнулся Бергер. – Ладно, как ты думаешь, эта формулировка относится к Бойлану?
– Думаю, да. Мне так помнится. Давно читала. Но есть тут еще кое-что. Какое-то смутное воспоминание. Не могу сейчас понять какое.
– Возможно, тебе нужно выспаться? Утро вечера мудренее.
– Не знаю, смогу ли я вообще уснуть, – сказала Блум. – Скорее мне надо подумать. Или, по крайней мере, переварить.
– А вот я хочу спать, – произнес Бергер и положил ноутбук на пол. – Хочешь взглянуть на письмо?
Ему показалось, что Блум покачала головой. В ту же секунду он почувствовал, как у него закрываются глаза. Он ощущал ее дыхание – легкое, едва различимое – прямо у своего плеча. Было что-то удивительное в этом дыхании.
«Ох уж эти чувства», – думал Бергер, все глубже погружаясь в загадочное царство сна. Они переполняют тебя, а дать им выход ты не можешь. Приходится принимать ее тут, не имея возможности показать облегчение от того, что она выжила, очнулась, вернулась к жизни, осталась такой, как прежде. Без права сказать ей, что внутри нее зародилась новая жизнь, возможно, наполовину его. Без права обернуться сейчас, обнять ее, слиться с ней воедино.
Одно ясно – жизнь несовершенна.
Уже в полудреме он произнес:
– Тройка в кружочке в этом письме. Единица в кружочке в Тенсте.
Молли на секунду замерла у его плеча. Потом ответила хрипловатым голосом:
– Не хватает двойки?
Бергер ни за что бы не вспомнил, успел ли он что-нибудь ответить.
Уже при первой же вибрации он понял, что пришло письмо. Лампа стояла с его стороны кровати. Она была выключена, хотя он оставлял ее зажженной. В комнате было темно, только его мобильный телефон излучал слабый свет. Значит, Молли погасила лампу.
Бергер увидел, от кого письмо, приглушил свет и вибрацию, полежал немного.
Когда он вылезал из двуспальной кровати, ее рука потянулась за ним, несколько раз подскочила на матрасе, но Блум не проснулась. Судя по всему, крепко спит.
С другой стороны, он уж привык к тому, что видимость далеко не всегда совпадает с действительностью.
Он проскользнул в ванную, запер дверь, свет включать на стал, наметил в темноте стульчак, воткнул в уши наушники. Потом открыл письмо, и ванная озарилась слабым светом.
Прежде чем нажать на паузу, он успел услышать голос Августа Стена: «Может быть, ты поймешь, почему я так поступил, Сэм, а может быть и нет». Бергер попытался вспомнить содержание предыдущего электронного аудиопослания.