В тот главный миг

— О матка бозка, помилуй нас, приде Армия Крайова, нас забьют, як бога кохам!

Эвелина — так звали хозяйку — грозно прикрикивала на него, и муженек плелся работать по хозяйству. До своих Чалдону добраться было нельзя, потому что вокруг шла чересполосица наших и немецких позиций, как бывает всегда после большого наступления, когда оно, наконец, выдыхается.

Немцы на хутор не заходили, наши тоже, зато Армия Крайова пришла. Они вошли под вечер. Шесть человек в старой польской форме, в конфедератках с огромными кокардами. Старший с узким лицом, на котором выделялись серые стальные глаза и огромный орлиный нос, сразу увидел ширму, за которой лежал Чалдон, и отодвинул ее. Понял все с первого взгляда.

— Москаль? — спросил он и яростным взглядом выбелил лица хозяев.

Чалдон сел на койке. Шесть человек с автоматами стояли в комнате и молча смотрели на него. Бледные хозяева жались к стенам. Человек с могучим носом закричал на них. Он кричал, все повышая голос. Чалдон разбирал только два слова «москали» и «герман»— он понимал, что офицер ставит их и немцев на одну доску, и это возмущало его своей несправедливостью.

Он вдруг перебил крик офицера:

— Эй паря,— сказал он,— чо болтать? Вали сюда, потолкуем.

Двое постарше аж зашипели от его невыносимой дерзости, хозяин чуть не упал в обморок, двое уже лезли к нему с автоматами, тыча их ему под нос, но молодые засмеялись. И, неожиданно, взглянув на Чалдона, улыбнулся и офицер. Спросил чисто по-русски:

— Откуда будешь?

— Из Сибири,— сказал Чалдон.— Из Иркутской области. Закурить нет, братишка?

Офицер, не оборачиваясь, что-то сказал, и ему поднесли самокрутку и огонь.

— Зачем пришел к нам, Иван? — спросил офицер, тоже закуривая, но сигарету.

— Освобождать, однако,— пояснил Чалдон.— И вот гляжу: навроде это вам не нравится?

— Нам что москаль, что герман — один дьявол,— сказал офицер,— но это хорошо, что ты сибиряк.

— Вестимо, хорошо,— ответил Чалдон.— У нас там, в Сибири, герман не бывал, а видишь, куда мы за ним притопали.

— В тех местах, где ты живешь, бывали мои предки,— сказал офицер, задумчиво разглядывая его.— Их ссылало туда русское правительство.

— Знамо,— сказал Чалдон.— У нас вокруг польских деревень штук пять будет: и Шуровское, и Лодзияка, да мало ли.

— И сейчас живут поляки? — оживился офицер. Остальные слушали, боясь проронить хоть слово. По ожившей хозяйке Чалдон понял, что дело его не так плохо.

— А что им не жить,— рассказывал он,—У нас в Сибири земли хватает, зверя — неисчислимые тучи, охота, хозяйство, чо хошь!

— А колхозы? — спросил пожилой усатый, зло косивший на него с самого начала.

— А что колхозы? — спросил Чалдон в ответ.— Колхозы, паря, это правильное дело. У нас там земли — хоть с самолета меряй, одному такое в хозяйстве не потянуть. Надо вместе.

С этого момента все пошло крутиться наоборот.

— Так ты красный агитатор? — спросил, вставая, офицер.— Ты не простой русский солдат, я вижу.

— Самый чо ни на есть простой, паря,— сказал Чалдон.— Ефрейтор.

— Нет, ты врешь. Ты политрук,— сказал офицер, резко взглядывая на своих.

Те сразу построжали, подтянулись, выставили автоматы.

— Я служил в русской армии,— говорил офицер,— тогда солдаты не агитировали, а ты агитируешь, ты политический работник.

Чалдон засмеялся.

— Брось, паря, чушь молоть. То ж старая армия была, а мы новая, Красная. У нас политинформация как-никак бывает.

— Мы тебя расстреляем, москаль,— сказал офицер.— Ты пришел на чужую землю, тебя сюда не звали.

Чалдон не испугался, гнев ударил в голову, заглушил все опасения.

— Стрели,— сказал он, распахивая гимнастерку.— Стрели, пан. Давай, стрели русского солдата. Ты германа не сумел со своей земли прогнать, я пришел тебе помочь, по твоему слабосилию, а ты теперь меня, ранетого, убей. Верно, благородный ты, паря, пан, как я погляжу. Только вот чо,— он приподнялся и спустил с кровати здоровую ногу.— Кабы встренул ты меня здорового, я бы с тобой на равных поговорил, тогда, паря, видно было б, кто из нас лучше в солдатском деле!

Они ушли. Не тронули. Но хозяйка в ужасе свалила его на телегу и повезла через все фронты. Она была уверена, что те вернутся...

Чалдон остановился. Размышляя, он не заметил, как стал все больше отворачивать от реки. Мрак стоял вокруг плотный, тугой. В темноте в тайге жутко даже привычному человеку. Ухнул филин и смолк. Низко, цепляясь за хвою, пролетела сова. Деревья пропали во мраке, лишь гуд и треск выдавал их присутствие. Запах вечерней сырости наползай с реки. Чалдон почувствовал, что устал. И все-таки надо было идти. Ночью Лепехин должен себя выдать. Ночью звуки слышны далеко. Да и костер. Без него он не обойдется.

Чалдон неторопко полез в голец. С вершины что-нибудь увидишь, да и утром хорошо. Ночку он тут переможется, а с утра у него обзор на десятки верст.

Он шел чутко, обостренно слушал, дулом заряженного карабина караулил мрак. Глаза начинали привыкать к темноте. Да и луна уже вышла, странным призрачным светом высвечивала стволы.