В тот год я выучил английский

Что-то подобное произошло этим вечером в отеле «Кимберли» между Мэйбилин, Барбарой, Симоном и мной. Мы попросили у портье четыре стакана, и он нам вежливо их предоставил. Мы выпили виски и шерри — все-таки это было шерри, — во всех наших историях существует немного неясности, мы возвращаемся к утерянному. Девчонки от нас не отставали, и я был рад, что они не оставляли нас одних и соглашались, когда мы предлагали снова наполнить бокалы. Одновременно они подбадривали нас: «Мы хотим, чтобы вы немного выпили». Нет, это совсем не значит, что мы хотели напиться! Просто нам четверым было необходимо дать толчок судьбе, а они нам в этом помогали. Когда нас начала охватывать мягкая теплота, Мэйбилин спросила: «А что будет после того, как мы всё выпьем?» В тот момент никто не понял ее вопроса, как потом она утверждала, она имела в виду, насколько потом нам будет плохо. В конце концов Симон сказал, что у него разболелась голова — возможно, что это была правда — и он хочет пройтись с Барбарой по пляжу. Я остался наедине с Мэйбилин, мы поцеловались, и комната стала слишком большой для нас двоих. Я догадывался, что она чего-то ожидает. Мэйбилин обошла кровать кругом, чтобы сесть рядом со мной. Я подвинул руку.

— Ты изображаешь Жюльена Сореля? — сказала она. Do you play at being Julien Sorel?

Когда она задала этот вопрос, она мне показалась невероятно красивой. Я ответил, что вовсе нет. Я в первый раз поцеловал ее. Ее губы полностью открылись мне, а рот был восхитительно теплым; она сказала, что давно этого хотела. Она легла на меня, ее волосы рассыпались по обе стороны моего лица. Несколько минут ничего не происходило, а затем резко открылась дверь. Барбара и Симон пришли сказать, что они ужасно устали и хотят лечь спать и постараться уснуть. Мы с Мэйбилин начали нервно смеяться: я больше никогда не испытывал такой невыносимой легкости.

Тогда Симон погасил свет и лукаво закрыл за собой дверь. Мы поняли, что Барбара все еще в комнате и сидит на другой половине кровати. Она слышала, как мы целуемся, ласкаем друг друга, не снимая одежды. Через пару минут ее терпение лопнуло — полоска света, и она исчезла.

53

Сквозь светлые занавески мы уже видели, как летают и кричат в сером небе чайки. Мы не спали, она встала раньше меня, я слышал, как в ванной шумит вода, и понял, что она чистит зубы, затем тихонько открыла и закрыла дверь, послышались шаги на лестнице. Мы всю ночь пролежали в одежде обнявшись, то она была сверху, прижавшись лицом к моему, то я, и каждый раз комната опрокидывалась, мы не отрывали глаз друг от друга: я не видел ничего, кроме ее лица, волос, а она видела только мое лицо, мои волосы, которые она гладила, мои глаза. Через несколько минут она вернулась, остановилась у края кровати, я выпрямился, обнял ее за талию, прижавшись лицом к животу. Она прошептала: «All the elderly people in the hotel», — что в отеле одни пожилые люди, которые жаловались, что из-за нас всю ночь не сомкнули глаз. Мы спустились, позавтракали, стараясь не обращать внимания, как они нас обсуждают.

Затем мы вышли из отеля и пошли на сырой пляж, где вдоль побережья тянулся ряд лодок, а серое небо смешивалось с реальностью. Мэйбилин забыла свой плащ и периодически прижималась ко мне, я чувствовал прикосновение ее груди, а затем она отлетала в сторону и снова бросалась ко мне с вытянутыми руками, заливаясь счастливым смехом в безграничном счастье. В этот момент серый цвет идеально подходил, мы существовали только в тонких полутонах, которые исходили от тяжелого ватного неба, в этом мире, напоминающем старое черно-белое кино.

54

На следующий день, вечером, мы сидели на брегу Кэма, я дотронулся до груди Мэйбилин, запустив руку под ее блузку. Она была нежная, округлая. Это длилось всего мгновение. Она трепетала. Я не так часто касался чьей-то груди. Наступила ночь. Мы сидели на трухлявой деревянной скамейке; иногда почти неразличимый нос корабля с плеском рассекал поверхность воды около нас. Мы пересекли каменный мостик, за которым находилась роща, и начали возвращаться к веренице колледжей. Незадолго до этого, в темноте, я прижался к стволу дерева. В двух шагах от нас текла река. Мэйбилин возбужденно прижалась ко мне. Мы оба стояли. Мое колено проскользнуло ей между ног. Она так сильно обняла меня, словно хотела вдавить в дерево, и так пылко целовала, что я даже растерялся от такого напора. Мне кажется, что она была удивлена не меньше меня, чувствуя в себе эту страсть. Затем, обняв друг друга за талию, мы пошли обратно. В тишине наших объятий все еще чувствовалось возбуждение.

Это был первый раз, когда я дотронулся до ее груди, это длилось мгновение. Ее грудь принадлежала мне. Она была мягкая. Я рассмеялся. Мне и в голову не могло прийти, что не стоит этого делать. Мой смех был проявлением радости. Но Мэйбилин восприняла это совсем не так, она резко оттолкнула мою руку, внезапно ее лицо стало непроницаемым. Я не мог понять, что случилось, и буквально остолбенел. Она сказала: