В третью стражу

— Оберст! — крикнул по-немецки, закуривая. — Кофе и рюмку коньяку.

И в этот момент по лестнице в вестибюль спустился еще один гостиничный постоялец — симпатичный молодой мужчина в хорошем синем костюме с каким-то «плывущим» взглядом синих же глаз и…

«Я брежу?»

Настолько типичный представитель своего народа — «А какого кстати? Француз или русский из бывших?» — и своей эпохи (у него даже усики белогвардейские имели место быть) насвистывал одну очень знакомую мелодию… Такую знакомую, и такую…

«Он? Или просто почудилось?»

И к слову, если не почудилось, то кто, Витя или Степа? И что теперь делать? Ведь не кинешься же ему на шею с воплем, узнаю, дескать, брата Шуру!

Между тем, мужчина остановился посередине вестибюля и осмотрелся кругом, как бы в поисках знакомых. Времени на размышление не оставалось, и Олег сделал первое, что пришло в голову. Положив ладонь правой руки на левую, он поджал большой палец и мизинец, и слегка — как бы совершенно случайно, или в задумчивости — пошевелил тремя средними пальцами именно в тот момент, когда взгляд насвистывающего незнакомца скользнул по нему. И не ошибся, похоже, его поняли! Незнакомец, уже было прошедший мимо, резко повернул голову, фиксируя взгляд. Олег еще раз шевельнул пальцами. И сигнал оценили!

Мужчина сделал еще пару шагов в направлении дверей ресторана, но затем остановился, как бы вспомнив о чем-то, что следовало сделать теперь же, пока он находится еще в фойе, и повернул в сторону стойки портье.

— Простите, любезный, — обратился он к портье по-французски. — Не было ли почты для Димитриоса Халкидиса из тридцать второго номера?

Портье напрягся. По-видимому, он был не силен в языке Расина, но после краткой напряженной борьбы с лингвистическим кретинизмом, вдруг улыбнулся, и, с облегчением кивнув постояльцу, обернулся к деревянным ячейкам с номерами.

— Sie haben zwei-und-dreißig gesagt?[49]

— Да, — подтвердил мужчина.

— Leider, nein[50]. — Развел руками портье, снова оборачиваясь к клиенту. — Ich bedauer.

— Не страшно, улыбнулся мужчина и, бросив искоса взгляд на Олега, пошел обратно к лестнице, явно забыв, что перед этим собирался в ресторан.

Олег проводил его взглядом, не торопясь, допил кофе и коньяк, докурил сигарету, и только после этого поднялся из кресла. Бросив взгляд через высокое и достаточно широкое окно, чтобы оценить состояние внешнего мира — что в Амстердаме, как известно, никогда не лишне — он закурил очередной «житан» и пошел к лестнице. Сердце в груди стучалось, как заживо замурованный узник в дверь темницы. А из мыслей в голове была одна, но зато какая!

«Не один! Я не один! Господи! Я не один! Не один!!!»

(4)

В дверь постучали. Короткий, решительный, но все-таки скорее интеллигентный, чем бесцеремонный стук.

— Да? — Виктор открыл дверь и вопросительно посмотрел на высокого молодого мужчину, который то ли подал ему внизу, в фойе, знак, то ли не подал, но вот теперь стоял здесь, перед дверью Федорчука.

— Доброе утро, господин Халкидис, — у мужчины было открытое лицо с правильными чертами, крепкий подбородок и холодноватые голубые глаза, отдающие опасной сталью. — Скорее всего, мы незнакомы, но…

Текст и манера говорить — мужчина вымучивал не слишком хороший, хотя и вполне уверенный французский с сильным немецким акцентом — не вязались с обликом сильного и, возможно, даже опасного человека. Во всяком случае, чутьем Вощинина Виктор склонен был этого человека скорее опасаться или, во всяком случае, принимать в расчет, чем наоборот. Тем удивительнее было поведение незнакомца, которое в нынешних обстоятельствах, могло означать…

— Вы из какого номера? — Спросил Виктор, переходя на немецкий.

— Из тридцать третьего…

— Цыц?! — Метаморфоза была несколько более неожиданной, чем можно было представить даже в этих, по-настоящему экстремальных, обстоятельствах. Федорчук, с которым чуть не приключился «родимчик», сам не заметил, что перешёл на «великий и могучий».

— Был, — с нервным смешком и тоже по-русски ответил незнакомец. — До сегодняшней ночи, если ты понимаешь, о чем я…

— Понимаю! — Федорчук схватил незнакомого знакомца за плечо и, рывком втащив в номер, захлопнул дверь.

— Ты поаккуратнее, — предупредил, дернувшийся было, но вовремя остановивший свой порыв «незнакомец». — Мог бы и сдачи ненароком получить… Ты Виктор?

— Да, — кивнул, отступая от преобразившегося Ицковича Федорчук. — А как твоя настоящая фамилия?

— Ицкович. А твоя?

— Федорчук.

— А Степа?

— Не знаю. — Пожал плечами Федорчук. — Но раз мы оба здесь, то вероятность…

— Выше пятидесяти процентов. — Закончил за него Олег. — Проверим тридцать четвертый номер?

— Пошли. Спросим, не здесь ли для ребе Ицковича заказан славянский шкаф.

— Да иди ты…

* * *

Так, ты — Ицкович, — «англичанин» из тридцать четвертого, оказывается, тоже неплохо трепался по-русски, хотя, как и двое его друзей делал это вполголоса. — А… этот тогда кто? — Степан обвёл указательным пальцем в воздухе силуэт того, кто теперь был его школьным товарищем.