В тропики за животными

На Новой Гвинее мы прошагали не одну сотню утомительнейших миль, разыскивая неуловимых райских птиц. К концу этого путешествия Чарльз категорически заявил, что, по его мнению, идеальная экспедиция должна быть прежде всего обеспечена механическими средствами передвижения. Во время плавания на Комодо, когда все наше меню состояло из отварного риса, я оговорил в проекте воображаемого предприятия особый пункт о передвижной кладовой со всевозможными консервированными деликатесами. На Калимантане, сидя в какой-то обветшалой горе-хижине и пытаясь спасти свои пленки и кассеты от потоков дождя, мы единогласно решили, что без водонепроницаемого жилища нашей будущей идеальной экспедиции не обойтись. В менее кризисных, но столь же безрадостных ситуациях мы, стараясь вернуть себе душевное равновесие, обсуждали подробности нашего утопического проекта. Я не мог отказать себе в удовольствии иметь неиссякаемый запас шоколада, а Чарльз ратовал за право спать в чем-нибудь таком, что гарантировало бы защиту от муравьев, многоножек, ос, комаров и прочих кусающих и жалящих насекомых. Мы с таким вдохновением отдавались своей мечте, что в конце концов буквально сроднились с ней, никогда не позволяя себе, однако, всерьез надеяться на ее осуществление. Велико же было наше изумление, когда, не успев еще как следует осмотреться в Асунсьоне, мы получили от местного отделения британской мясопромышленной фирмы предложение, которое, казалось, превращало в реальность наши самые смелые фантазии.

Олицетворением этих грез стало девятиметровое дизельное судно, быстроходное и вместительное, носившее имя «Кассель». Оно обладало такой малой осадкой, что могло без труда доставить нас со всем снаряжением и припасами вверх по мелким извилистым речкам в глухие дебри страны. Мы оформили сделку, боясь поверить в реальность происходящего и не зная, как благодарить своих соотечественников.

«Кассель» покинул причалы Асунсьона и, рассекая коричневую воду, пошел вверх по широкой реке Парагвай, а мы стали обживать свой так неожиданно обретенный рай. Сначала мы разложили камеры и магнитофоны по полкам в просторных и абсолютно сухих стенных шкафах каюты, потом забили камбуз пакетами супов и овощных гарниров, коробками шоколада, банками джема, мяса и фруктов в количестве, с трудом поддающемся исчислению. Вернувшись в каюту, мы завесили иллюминаторы противомоскитной сеткой, а я устроил над своей койкой небольшую библиотечку. Когда все было разложено, повешено и прибрано, Чарльз включил приемник, поймал Асунсьон, и наш сказочный дом наполнился призывными звуками гитары.

В состоянии почти эйфории от всей этой неправдоподобной роскоши я вышел на корму полюбоваться лодкой, которую «Кассель» вел на буксире. Она была оснащена тридцатипятисильным подвесным мотором, и мы почтительно нарекли ее катером. Мы уже представляли себе, как будем отправляться на нем за животными, а потом возвращаться на корабль, чтобы вкусно есть и сладко спать.

Теперь можно было забраться на койку и полностью расслабиться. Окруженные небывалым комфортом, мы плыли по направлению к величайшему на планете дождевому тропическому лесу, занимающему огромное пространство — от северо-восточной части Парагвая до бассейна Амазонки и Ориноко. Экспедиция начиналась хорошо. Даже слишком хорошо, и это вызывало у нас в душе смутную тревогу. И действительно, десять дней спустя судьба послала нам такие испытания, каким мы не подвергались ни в одной из предыдущих экспедиций.

Кроме нас на борту находились еще три человека. Нашим проводником и переводчиком был здоровенный темноволосый парагваец, бегло говоривший на испанском, английском и гуарани и, кроме того, знавший пару индейских языков. Звали его Сэнди Вуд. За свою жизнь он перепробовал немало занятий: рубил лес в верховьях той реки, к которой мы направлялись, был охотником и пастухом, а в настоящее время подрабатывал в качестве агента Асунсьонского бюро путешествий. Он не только имел солидный лингвистический багаж и хорошо знал лес, но и обладал уравновешенным характером — словом, во всех отношениях был для нас сущей находкой.

Нам не сразу удалось разобраться в сложной иерархии отношений двух членов команды «Касселя». Стройный и жизнерадостный Гонсалес был повыше ростом и носил морскую фуражку. Когда-то ее, очевидно, украшал золотой позумент, болтавшийся теперь жалкими лохмотьями по обе стороны от растрескавшегося козырька. Гонсалес доверительно сообщил нам, что фуражка — неотъемлемая принадлежность формы капитана и что он, ее обладатель, не только прекрасно разбирается во всех тонкостях навигационного искусства, но и не имеет себе равных в умении обращаться с двигателем. К тому же он способен одновременно управлять и судном, и машиной. Гонсалес признался также, что характер у него покладистый и непритязательный, а потому он великодушно уступил своему компаньону честь называться капитаном, хотя, по правде говоря (тут наш новый приятель не скупился на эпитеты), от капитана у того только и есть что звание.