«Любезной маменьк Федось Ивановн отъ дочери вашей Авдотьи Силантьевны поклонъ земный, цлую ваши ручки и прошу родительскаго благословенія на вки нерушимаго. И увдомляю васъ, маменька, что я живу на завод здорова и благополучна и работаю не покладывая рукъ и очень стараюсь. А также, маменька. съ душевнымъ трепетомъ длаю вамъ извстнымъ, что я здсь-же на завод нашла себ жениха, который на мн настоящимъ законнымъ манеромъ повнчаться хочетъ. Этотъ женихъ здшній обжигало, молодой человкъ, Глбъ Кириловичъ Четыркинъ, а такъ какъ я изъ вашей родительской воли выдти не желаю, то и прошу у васъ на мой законный бракъ вашего родительскаго благословенія на вки нерушимаго. И оный Глбъ Кирилычъ также земно вамъ кланяется и проситъ благословеніе сочетаться со мною узами закона. И онъ, любезная маменька, хорошій человкъ, непьющій и будетъ васъ уважать и почитать, какъ родную мать, ибо онъ самъ сирота и окромя дяди въ деревн, не иметъ ни отца, ни матери, а только онъ теперь уже приписавшись въ мщане и потому мщанинъ. И ежели вы, любезная маменька, на мое благополучіе жить съ нимъ въ закон согласны, то прошу васъ пріхать ко мн на свадьбу и погостить, а также посылаю три рубля на дорогу. А что вы на мст, то отъ мста можете отказаться и работать со мной на завод въ обрзк, а когда обрзки не будетъ, то жить при насъ въ почтеніи до новаго мста, а тамъ что Богъ укажетъ. А свадьба наша будетъ, любезная маменька, какъ только вы прідете или, ежели не прідете, то пришлете родительское благословеніе. И прізжайте скоре. А женихъ мой Глбъ Кириловичъ получаетъ на завод пятьдесятъ рублей въ мсяцъ и хозяинъ имъ доволенъ и обжигать кирпичъ онъ будетъ до Масляной недли, а то и дольше, такъ какъ заводъ большой и порядовщики много кирпича-сырца наработали. И онъ, маменька, все приданое сдлалъ мн на свои деньги, пальто драповое мн купилъ и подвнечное платье закажетъ. А годы его такіе, что онъ уже солдатскій жребій вынималъ и въ солдаты не попалъ, стало быть, отъ солдатчины освобожденъ. И еще разъ мы оба шлемъ вамъ, милая маменька, низкій поклонъ и земно кланяемся. А за симъ письмомъ цлую ваши ручки и остаюсь любящая васъ дочь Авдотья».
— Ну, что: хорошо? спросилъ Дуньку Глбъ Кириловичъ.
— Да конечно-же хорошо. Вдь ужъ вы грамотй извстный, отвчала та.
— Ну, вотъ завтра и пошлемъ это письмо. Положимъ деньги и пошлемъ.
— Денегъ-то при мн нтъ. Надо въ казарму въ сундукъ бжать.
— Не безпокойтесь, Дунечка, деньги мы отъ себя положимъ и будетъ это вашей мамаш отъ меня на манеръ какъ-бы угощенія.
— Да зачмъ-же? Вдь деньги у меня есть.
— Нтъ, нтъ. Пусть отъ меня будетъ, настоялъ Глбъ Кириловичъ и принялся со словъ Дуньки писать на конверт адресъ ея матери.
Посл писанія письма Дунька и Глбъ Кириловичъ посидли еще съ четверть часа около самовара и отправились на работу. Глбъ Кириловичъ уговаривалъ. Дуньку, чтобъ она пошабашила уже на сегодня съ работой и отдохнула, но она не согласилась, сказавъ, что на свадьбу много денегъ понадобится, а потому на работу надо «навалиться, а не безъ дла слоновъ водить». Глбъ Кириловичъ проводилъ ее къ ея станку, простился съ ней и отправился къ печнымъ камерамъ смнять своего товарища, старика Архипа Тихонова.
XXVIII
Глбъ Кириловичъ и Дунька ршили, что слдуемые Леонтію по уговору девять рублей съ полтиной они отдадутъ въ субботу вечеромъ, посл разсчета въ контор. Настала суббота. Разсчитывать рабочихъ начали въ пять часовъ вечера. Такъ какъ эта суббота приходилась послдней передъ Успеньевымъ днемъ, то производился и окончательный разсчетъ тмъ рабочимъ, которые порядились работать только до Успенья, а не до Александрова дня. Такихъ рабочихъ было до двадцати пяти человкъ. Эти рабочіе были по большей части крестьяне Новоладожскаго узда и спшили къ себ домой въ деревню на осеннія полевыя работы — косить овесъ, жать рожь и копать картофель. Они и на заводъ пришли посл весеннихъ работъ въ деревн, къ Троицыну дню. Днемъ Глбъ Киридовичъ не работалъ, ему предстояла ночная смна, въ пять часовъ онъ явился къ контор, дабы вручить Леонтію деньги.