В царстве глины и огня

— Молчи, хайло проклятое! крикнула ей Матрешка. — Не теб чужую кислоту разбирать! Сама-то на себя прежде посмотри, какая ты! А что ты мужнина жена, такъ это не причина. Всякія тоже и мужнины жены бываютъ. Да-съ… Ты прежде всего вспомни, кто въ прошлое воскресенье въ олешник съ Немподистомъ земляникомъ сороковку сокрушалъ?

Шумъ длался все сильне и сильне. Матрешка и баба голосили на всю дорогу, изрыгая' другъ на друга ругательства. Прикащикъ выглянулъ изъ окна и крикнулъ:

— Вонъ отсюда! Ступайте на зады, да тамъ и кричите сколько влзетъ.

— Вонъ! Нтъ, братъ, не уйду, не унималась баба. — Обсчиталъ на цлый рубль серебра, да и гонишь? Братцы! Заводскіе! Будьте свидтелями, чтобы я могла на него къ мировому… Три гривенника за книжки, сорокъ копекъ за стекло, двугривенный за прописку…

— Или мн за урядникомъ посылать, чтобы онъ тебя унялъ, разбойницу! заоралъ, высунувшись изъ окна, прикащикъ.

— За урядникомъ? Посылай за урядникомъ. Въ лучшемъ вид мн самой урядникъ нуженъ, чтобы разсказать вс твои шильничества. Я сейчасъ протоколъ и составлю.

— Ребята! Прогоните ее! Чего она тутъ безобразничаетъ!.. отдалъ рабочимъ приказъ прикащикъ.

— Уймись, неугомонная! заговорили нсколько рабочихъ, подходя къ баб, и отвели ее отъ окна конторы.

Баба направилась по берегу по направленію къ деревн, но не унималась. Еще издали былъ слышенъ ея визгливый голосъ, изрыгающій ругательства и Матрешк, и прикащику.

— На деревн въ трактир утшится, кивали ей вслдъ рабочіе.

Матрешка, оставшаяся у конторы вмст съ Мухоморомъ и задтая бабой за живое, тоже не могла угомониться.

— Вишь что выдумала, пьяная рожа! Будто я башкой стекло разбила, возившись съ Дунькой, говорила она. — Точно что въ Спасовъ день, вечеромъ стояли мы съ Дунькой у окна и точили лясы съ Леонтіемъ, а никакой возни не было. Леонтій стоялъ подъ окошкомъ и звалъ Дуньку гулять въ трактиръ. Дунька хотла лзть въ окошко, чтобъ спрыгнуть ему на руки, а я ее удерживала. И никакой возни не было. Потомъ вдругъ является вотъ эта самая пьяная Варвара… Является, голоситъ псни и упала на порог. Ну, тутъ мы ее подняли и уложили на койку, а она сапогомъ какъ шваркнетъ въ стекло, да и разбила. Ни я, ни Дунька ни душой, ни тломъ не виноваты. Дунька вышла къ Леонтію черезъ двери и самымъ тихимъ манеромъ отправились они въ трактиръ.

Глбъ Кириловичъ, бывшій тутъ-же, около конторы, и слышавшій эти слова Матрешки, вздрогнулъ. Его словно что укололо въ сердце и бросило въ жаръ. Онъ въ волненіи заходилъ около конторы. Дло въ томъ, что все разсказываемое Матрешкой относительно Дуньки и Леонтія было въ вечеръ Перваго Спаса, то-есть 1-го августа, а Первый Спасъ, приходился уже посл того памятнаго для него дня, когда онъ имлъ свиданіе съ Дунькой въ олешник, и гд во время сдланнаго ей угощенія предложилъ ей «наплевать на Леонтія и выдти за него, Глба Кириловича, замужъ», и она согласилась на это, дала ему слово.

«Въ вечеръ Перваго Спаса Дунька была съ Леонтьемъ въ трактир. Отправилась съ нимъ въ трактиръ уже въ то время, когда въ казарм вс ложились спать, разсуждалъ онъ. Неужто-же она даже посл сейчасъ даннаго слова наплевать на Леонтія надувала меня? Господи Боже мой, да что-жъ это такое! Можетъ быть, и теперь надуваетъ»? задавалъ онъ себ вопросъ, припоминалъ вс слова Дуньки, вс ея поступки за послднее время, вс ея ласки и не находилъ себ отвта. «Что-же это будетъ, ежели вс ея слова пустяки, что она забыла Леонтія и полюбила меня»!

И Глбъ Кириловичъ мучился сомнніемъ. Онъ хотлъ тотчасъ-же подойти къ Матрешк и подробне разспросить ее о сейчасъ разсказанномъ ею про Дуньку въ вечеръ Перваго Спаса, но посовстился Мухомора. Мухоморъ не отходилъ отъ Матрешки и точилъ съ ней лясы.

Промелькнуло у Глба Кириловича въ голов бжать сейчасъ Дуньк и просить ее вывести его изъ сомннія, но и это онъ оставилъ, успокаивая себя тмъ, что, можетъ быть, Матрешка вретъ, разсказывая про Дуньку небылицы, просто сочиняетъ, чтобы выгородить себя и доказать, что она разбила стекло въ казарм.

Онъ на минуту не успокоился, но тутъ къ контор подошелъ Леонтій. Глбъ Кириловичъ взглянулъ на Леонтія и ненависть, страшная ненависть разлилась въ немъ къ Леонтію. Глбъ Кириловичъ готовъ былъ броситься на Леонтія и задушить его но удержалъ себя. У него тряслись руки и ноги судорожно искривились губы.

— За разсчетомъ пришелъ? спросилъ Леонтія Мухоморъ.

— Да, братъ, за разсчетомъ. Прощай, здшнія палестины! Денежки получу, краличекъ писаныхъ пивкомъ попою и фю-ю-ю по машин въ деревню! свистнулъ онъ, подмигивая Матрешк и хлопая ее ладонью по плечу.

— Смотрите-же, полтину вдь общали на пив пропоить, замтила ему Матрешка.

— Рубль пропою, отвчалъ онъ и опять залихватски свистнулъ. — Мн нон деньги-то съ неба сыплятся, прибавилъ онъ, но тутъ замтилъ Глба Кириловича, умолкъ и издалека поклонился ему.

Черезъ нсколько времени онъ подошелъ къ Глбу Кириловичу и тихо спросилъ:

— Сейчасъ уговорныя деньги отдашь? Я за разсчетомъ пришелъ.