В царстве глины и огня

— Пришелъ, да не разсчитался, заикаясь отъ гнва, произнесъ Глбъ Кириловичъ. — А ты прежде получи отъ прикащика паспортъ въ руки, а потомъ и деньги отъ меня возьмешь…

— Что-жъ, за этимъ дло не станетъ, отвчалъ Леонтій и направился въ контору, замтивъ, что оттуда уже вышелъ какой-то рабочій.

Въ контор Леонтій, какъ и другіе, о чемъ-то заспорилъ съ прикащикомъ и черезъ нсколько времени вышелъ оттуда на дорогу, держа въ рук паспортъ и дв рублевыя бумажки.

— Кофею вдругъ вздумалъ мн два фунта навязывать прикащикъ. Ншто мы бабьимъ напиткомъ пользуемся? проговорилъ онъ. — И такъ ужъ отъ разныхъ поборовъ при разсчет не оберешься, а тутъ вдругъ бери его кофей. Да и кофей-то если-бы былъ настоящій, такъ можно было-бы невстк въ деревню гостинцемъ свезти, а то кофей изъ сушенаго гороху.

Проговоривъ это, Леонтій подошелъ къ Глбу Кириловичу и ткнулъ въ его сторону паспортомъ.

— На, вотъ, господинъ обжигало, любуйся… Паспортъ въ рукахъ, сказалъ онъ.

То блдня, то красня отъ волненія, Глбъ Кириловичъ вынулъ изъ кармана девять рублей бумажками и пятьдесятъ копекъ мелочью и сунулъ ихъ Леонтью, прибавивъ:

— Только завтра-же позжай въ деревню.

— Дай отгулять праздникъ-то. Въ понедльникъ уду. Ничего не откушу у твоего сокровища; все при немъ останется.

Глбъ Кириловичъ хотлъ что-то сказать, но только пошевелилъ сухими воспаленными отъ волненія губами, затмъ быстро повернулся спиной къ Леонтью и зашагалъ отъ конторы. Сзади себя онъ слышалъ звонкій смхъ Леонтья. Хохоталъ также Мухоморъ, хихикала и Матрешка, какъ еще показалось. Онъ стиснулъ зубы и сжалъ кулаки, но не оборачивался. На его глазахъ показались слезы, давно уже подступавшія къ горлу.

XXX

На пути Глбу Кириловичу встрчались задльные рабочіе, покончившіе свои работы ради субботы ране обыкновеннаго. Дабы скрыть свои слезы, онъ сначала отворачивался отъ рабочихъ, закрывалъ лицо платкомъ, но когда нкоторые изъ нихъ стали окликать его и заговаривать съ нимъ, то онъ свернулъ на пустырь, спустился въ овражекъ, образовавшійся изъ старой кирпичной выемки и уже поросшій травой и мелкимъ кустарникомъ, и опустился на траву.

— Что-же это такое! Что-же это такое! Гд-же правда? Гд-же совсть? твердилъ онъ, вспоминая разсказъ Матрешки о свиданіи Дуньки съ Лонтіемъ въ Спасовъ день.

Сидлъ онъ въ овражк, однако, недолго, быстро поднялся, отеръ платкомъ слезы и черезъ ольховую заросль направился къ шатру Дуньки. Онъ хотлъ спросить Дуньку, была-ли она въ день Перваго Спаса вечеромъ въ трактир съ Леонтіемъ или не была; но когда изъ-за ольховыхъ кустовъ увидалъ шатеръ Дуньки и стоящую около шатра Дуньку, формующую кирпичъ и мурлыкающую псню, то остановился въ раздумьи. Ему и хотлось ее разспросить и жалко было обидть подозрніемъ, да и боялся онъ скандала.

«Закричитъ, заругается, назоветъ меня нюней, а можетъ быть, все это и неправда, можетъ быть, Матрена наврала», мелькало у него въ голов и, дабы проврить разсказъ Матрешки о Дуньк, онъ ршилъ прежде спросить Ульяну, не знаетъ-ли Ульяна что-нибудь объ этомъ обстоятельств.

«Голубушка, вдь какъ хороша-то»! любовался онъ на Дуньку изъ-за кустовъ и, простоявъ такъ минутъ съ пять, тихо сталъ уходить обратно, но черезъ минуту вернулся вновь и опять остановился въ кустахъ передъ шатромъ Дуньки. Ему хотлось во что-бы то ни стало поговорить съ Дунькой, проврить тонъ ея рчи съ нимъ. О разсказ Матрешки онъ ршился не упоминать покуда. На этотъ разъ онъ уже прокрался ближе къ шалашу Дуньки. Дунька продолжала работать и мурлыкать псню. Постоявъ еще немного въ кустахъ, онъ громко крякнулъ и быстро вышелъ изъ засады, очутившись прямо передъ Дунькой.

— Фу, какъ вы меня напугали! вскрикнула Дунька и схватилась за сердце. — Фу, ты пропасть! Я ужъ думала, что это Леонтій.

«Невинна, невинна», подумалъ Глбъ Кириловичъ, услышавъ отъ Дуньки эти слова. и нсколько успокоился.

— Здравствуй, Дуня, здравствуй, голубка моя!.. проговорилъ онъ, подходя къ Дуньк, и хотлъ обнять ее, но она увернулась и сказала:

— Ну, ну, не мшайте. Сейчасъ начала новую сотню кирпичей и хочу во что-бы то ни стало кончить ее сегодня до звонка.

Тонъ рчи Дуньки теперь показался Глбу Кириловичу подозрительнымъ и онъ опять впалъ въ уныніе.

— Но вдь я, милушка, помиловаться съ тобой хотлъ, снова началъ онъ.

— На все есть время. Не люблю, когда мшаютъ во время спшки. Ну, что: видли Леонтья? Отдали ему девять съ полтиной?

— Отдалъ, сухо отвчалъ Глбъ Кириловичъ и тяжело вздохнулъ, не спуская съ Дуньки глазъ, наблюдая вс ея движенія.

Дунька подняла голову и спросила:

— Опять нюни? Съ чего это вздыхаете-то? Десять кулей овса въ амбаръ безъ передышки втащили, что-ли?

Глбъ Кириловичъ промолчалъ и, не простясь, медленно сталъ удаляться отъ шатра.

— Куда-же вы? весело крикнула ему Дунька вслдъ.

— На камеры, на работу, отвчалъ онъ, не оборачиваясь.

— Ужъ и разсердилисъ… Ну, человкъ! Нельзя-же и работу работать, и обниматься… бормотала она.

Приблизясь къ шатру обжигальной печи, Глбъ Кириловичъ опять былъ убжденъ въ справедливости разсказа Матрешки.