В царстве глины и огня

«Они, они. Она и онъ»… какъ электрическая искра, мелькнула мысль въ головѣ Глѣба Кириловича. Онъ весь какъ-то съежился, наклонился, опустился на колѣни и поползъ по направленію голосовъ. Вотъ онъ и у обрыва овражка. Здѣсь онъ явственно различилъ и голосъ Матрешки. Слышно было, что разговаривали трое, но фигуръ было не видать, — мѣшала кудрявая березка, росшая на скатѣ въ овражкѣ, мѣшали кусты лозняка. Онъ поползъ по краю обрыва въ сторону, огибая березку и кусты лозняка и отыскивая лучшее мѣсто для наблюденія. Такое мѣсто нашлось. Проползя съ десятокъ саженъ, онъ, какъ на ладони, увидалъ Дуньку, Матрешку и Леонтія. Дунька сидѣла на кочкѣ, обхвативъ свои колѣни руками. Она была въ своемъ свѣтло-синемъ платьѣ и съ красной ленточкой на головѣ. Матрешка помѣщалась около, стоя, общипывая вѣтку красной рябины, и пихала себѣ ягоды въ ротъ. Кузовки съ грибами были около. Шагахъ въ пятнадцати отъ Дуньки и Матрешки, прислонясь къ деревцу, стоялъ Леонтій. Онъ былъ въ красной кумачевой рубахѣ и жилеткѣ. Глѣбъ Кириловичъ напрягъ весь свой слухъ и не поднимался съ земли. Дунька и Леонтій говорили тихо и всего разговора ихъ слышно не было. Доносились только отдѣльныя слова. Матрешка-же наоборотъ кричала и каждая ея фраза была слышна отъ слова до слова. Дунька не глядѣла на Леонтія, а сидѣла, вперивъ взоръ себѣ въ колѣни. Леонтій-же, держа подъ мышкой гармонію, не сводилъ глазъ съ Дуньки.

— Кланяйся-же земно и проси учтивымъ манеромъ! раздался голосъ Матрешки.

Леонтій низко-пренизко поклонился. Дунька не поднимала глазъ.

— Подойти-то можно? спрашивалъ онъ.

Дунька что-то отвѣчала, но что именно, Глѣбъ Кириловичъ не разслышалъ. До него донеслось одно только слово «законъ».

— Да вѣдь законъ-то ты примешь потомъ, а пока ты еще вольный казакъ, снова послышалась рѣчь Матрешки. — И чего ты, не понимаю я, артачишься! Вѣдь ужъ затѣмъ и въ лѣсъ за грибами пошла, чтобъ съ нимъ проститься и на послѣдяхъ помиловаться, а теперь артачишься.

Глѣбъ Кириловичъ напрягъ весь свой слухъ и услышалъ изъ устъ Дуньки слова:

— Ну, прощай, коли такъ…

— Да кто-же такъ-то прощается! Ты подзови его, говорила Матрешка.

Дунька подняла руку и замотала ею.

— Мѣръ, нѣтъ! Не надо! раздался ея возгласъ. — Не подходи.

— Иди, Леонтій! Подходи! Что она, въ самомъ дѣлѣ, дуру изъ себя строитъ!

Леонтій двинулся по направленію къ Дунькѣ. Дунька вскочила съ травы, отбѣжала нѣсколько шаговъ и остановилась за небольшимъ кустомъ лозняка. Леонтій приблизился къ лозняку — Дунька, отскочила къ березѣ.

— Подходи, подходи, не бойся. Или забылъ, что наша сестра лукава? Нашу сестру надо силкомъ брать! кричала ему Матрешка.

— Матрешка! Я закричу! взвизгнула Дунька.

— Ну, и кричи, сколько хочешь. Здѣсь въ лѣсу никто, кромѣ насъ, не услышитъ, отвѣчала Матрешка.

Дунька стояла по одну сторону березы. Леонтій помѣщался шагахъ въ пяти по другую сторону.

— Желаю честь-честью… Можно? спросилъ онъ.

— Прощай! Прощай! Я уже сказала… явственно, хоть и тихо донеслись слова Дуньки.

— Такъ не прощаются. Не хотѣлъ-бы быть нахальникомъ, да ужъ любовь моя къ тебѣ больно велика.

Леонтій махнулъ рукой, бросилъ на землю гармонію и ринулся къ Дунькѣ. Та взвизгнула и побѣжала. Онъ за ней.

— Вотъ такъ-то лучше, ободряла его Матрешка. — А то вдругъ ни съ того, ни съ сего сдѣлался слюняемъ и нюней на манеръ нашего обжигалы. Словно забылъ, какъ нужно съ нашей сестрой орудовать.

Черезъ минуту Дунька и Леонтій скрылись въ кустахъ.

Глѣбъ Кириловичъ все это видѣлъ. Въ первую минуту онъ хотѣлъ вскрикнуть, но голосъ его замеръ. Онъ хотѣлъ подняться на ноги, но ноги не дѣйствовали. Въ глазахъ у него потемнѣло, закружились какіе-то круги. Онъ упалъ лицомъ на руки и горько заплакалъ. Когда онъ поднялъ голову, въ оврагѣ не было уже и Матрешки. Стояли только два кузовка съ грибами, да подальше отъ нихъ валялась гармонія. Придерживаясь за стволъ деревца, онъ поднялся на ноги и, шатаясь какъ пьяный, поплелся по обрыву овражка, направляясь домой.

«Зачѣмъ скандалить? Зачѣмъ кричать? Вѣдь все равно никакого толку не выдетъ. Пущай ихъ тамъ… Пущай… Теперь ужъ мнѣ все равно», бормоталъ онъ самъ съ собой.

На другой сторонѣ обрыва онъ услыхалъ голосъ Дуньки, долетѣвшій до него изъ оврага изъ-за кустовъ лозняка. Она говорила:

— Милый ты мой! Не любила я его никогда, да и теперь не люблю, а просто меня наши заводскія бабы съ толку сбили. Да только пообѣщайся ты мнѣ на зиму въ Питерѣ остаться и обзаконить меня, такъ я и пальтомъ евоннымъ, что онъ мнѣ купилъ, и сапогами, и подушками — всѣмъ, всѣмъ пренебрегу. Никакихъ мнѣ его тряпокъ и плошекъ не надо, только-бы ты былъ со мной.

Что отвѣчалъ Леонтій, Глѣбъ Кириловичъ не слыхалъ. Онъ опрометью бросился отъ овражка и побѣжалъ въ глубь лѣса.

XXXV

Домой Глѣбъ Кириловичъ вернулся полный отчаянія. На немъ, какъ говорится, лица не было. Взоръ его блуждалъ. Когда онъ явился на заводскій дворъ, то два встрѣтившіеся ему рабочіе даже посторонились отъ него и долго смотрѣли въ слѣдъ. Глѣбъ Кириловичъ прямо прошелъ къ себѣ въ каморку, тяжело опустился на койку, сбросилъ съ себя фуражку на полъ и схватился за голову.